Вассал и господин

Карл Брюнхвальд почти всю свою жизнь провел среди солдат. Начинал он в городском ополчении еще в двенадцать лет барабанщиком, куда его пристроил отец. Человек в городе уважаемый, отец был из старого рода, поэтому удалось пристроить сына столь удачно. Уже тогда юный Карл привык рано вставать, спать урывками и даже стоя, есть что дадут и когда дадут, мерзнуть и изнывать от жары без особого ущерба для себя. И был настолько вынослив, что мог не снимать доспеха, находясь в страже даже целыми сутками. С младых ногтей, как говорится, Карл понял, что основанная институция в армии – это дисциплина. Ни деньги, ни преданность господину или корпорации, ни вера в Господа всемогущего так не цементировало роту, как ежедневная и неослабляемая сила дисциплины. Дисциплина была его вторым богом, оттого и роты его всегда были самыми стойкими, сержанты самыми знающими и твердыми, а карпоралы и ротные старшины самыми честными и справедливыми.

Карл Брюнхвальд не терпел среди своих людей трусов, горлодеров и особенно лентяев. Жалобы подчиненных он никогда не слушал, к чему это? Для того, чтобы высказывать ему свои пожелания, солдаты и выбирали из старшин, из самых старых и уважаемых солдат представителей своей корпорации – корпоралов. Они и сержанты могли обращаться к нему и высказывать все, что считали нужным. Они же и делили добычу, коли та была. Тем не менее среди солдат он пользовался большим уважением, так как берег своих людей и был храбр и хладнокровен. И еще, что немаловажно, он оказался безупречно честен в расчетах с подчиненными и нанимателями. В общем, к своим сорока трем годам Карл Брюнхвальд, один из славного рода Брюнхвальдов, являлся офицером и человеком практически безупречным. И поэтому он был обескуражен, когда увидел перед собой младшего своего сына. Брюнхвальд с ротмистром Рене объезжали окрестности, выбирая себе места для домов. Заодно Брюнхвальд присматривал место и под сыроварню. Он еще из Малена после разговора с кавалером отписал жене, что дело решено и чтобы она продавала сыроварню да ехала с сыновьями в Эшбахт, где они теперь собирались жить.

И вот когда они с Арсибальдусом Рене в предвкушении радостных хлопот обсуждали важные вопросы и разные мелочи, он и увидел Максимилиана.

Рене что-то говорил о колодцах, о том, что глубоко тут капать нет нужды, а Брюнхвальд смотрел на сына и мрачнел от увиденного.

Максимилиан поклонился господам офицерам. Рене тронул край шляпы в знак приветствия, а ротмистр Брюнхвальд только спросил сухо:

– Уж не та ли это одежда на вас, которую даровал вам кавалер, в которой вы должны носить знамя его?

Сине-белый колет с черным вороном на груди был грязен неимоверно.

– Я немедля постираю одежду, – робко произнес Максимилиан, неотрывно глядя на отца.

Он постирает! Да разве ж можно отстирать такую грязь, тут и опытная прачка спасовала бы. Да и то только полбеды! Четверть беды! Одежда вся была подрана, особенно шитье пострадало, черный ворон на груди был весь содран. Сплошные нитки висят. Да и широкие рукава тоже хоть оторви да выбрось.

– Постираете? – приходя в гнев, переспорил ротмистр.

Терпеть не мог Карл Брюнхвальд нерях. Неряха – всегда либо дурак, либо лентяй, а скорее всего и то, и другое вместе. И вот вам, его сын, за которого он поручался и просил уважаемого человека, приходит в таком виде. Да еще все это на виду у господина Рене.

– Ваши чулки разодраны, даже туфли ваши разодраны, – продолжал ротмистр. – Вы что, проиграли сражение?

– Отец, я просто шел ночью по дороге… – начал Максимилиан.

– Ночью? По дороге? – Брюнхвальд скривился. – Так что заставило вас разгуливать по дрогам ночью?

– Кавалер дал мне задание доставить госпожу Агнес в Мален. Вот я и…

– А лицо вам случайно не госпожа Агнес расцарапала? – поинтересовался отец.

Максимилиан вдруг подумал, что, скажи он правду, господа офицеры его на смех поднимут.

– Надо было в городе остаться, я не сообразил и пошел на ночь глядя домой. Я… На меня ночью напали волки и я…

– А где ваш берет? – прервал его отец.

Юноша только вздохнул.

– Ваш берет был из бархата и на подкладке из атласа, цена ему талер, не меньше, где же он?

Максимилиан молчал.

– Уж не волки ли его забрали? – продолжал ехидничать отец.

Самое смешное было бы, скажи он правду – что, когда спустился с древа, так берета нигде не нашел, как ни искал. И вправду получалось, что берет его забрали волки. Вернее, волк. Или, может, демон.

Лицо ему исцарапала бесноватая и хохочущая госпожа Агнес, берет его забрал волк с глазом желтым. Да все это, может, и звучит смешно, но на самом деле все это было страшно. Даже вспоминать страшно.

– Завтра же поедете со мной в город, – сухо сказал отец, – исправите одежду у портного и купите берет. А до того чтобы не смели являться в таком виде к кавалеру. Идите к солдатам и говорите, что больны. – И добавил с обидным презрением: – Знаменосец!

Карл Брюнхвальд повернул коня и поехал к лагерю. И Рене с ним. Но Рене не был строг и подмигнул юноше: мол, ничего, друг, бывает.