Вассал и господин

– А потом к цирюльнику, – продолжала молодая госпожа, кидая платок служанке. – Только вели ему бороду тебе не брить, пусть щетина на щеке отрастет, уж больно ты страшен дырой своей. А потом одежду я тебе справлю такую, чтобы знали все, что ты не разбойник и не зверь дикий, а кучер и конюх доброй госпожи.

– Как пожелаете, – отвечал Игнатий.

Вот только в одном был вопрос. Все мелкие деньги, кроме монеты в десять крейцеров, что были у нее, она потратила до гроша медного, и оставался у нее всего один золотой да эта мелкая монетка. А гульден, старый, потертый от времени и уже потерявший часть своей стоимости, дал ей ее господин.

И больше денег у нее не имелось. Но это почему-то Агнес не волновало. Ей и в голову не приходило, что она будет испытывать нужду. Она была уверена, что найдет денег столько, сколько ей надобно будет. Как? Того она еще не ведала. Но знала, что придумает способ. Деньги… деньги у людишек водятся, а людишки… а людишки ее боятся. А значит, не останется она без денег.

Карета остановилась на перекрестке дорог. Там, на перекрестке, сидел мужик, торговал корзинами и деревянными башмаками.

И пока Игнатий, спустившись с козел, ходил и смотрел сбрую на лошадях и поправлял ее, Агнес вышла из кареты размять ноги.

Вышла, потянулась, выгибая спину, а потом, поглядев на деревянные башмаки, спросила у мужика:

– Далеко ли до Хоккенхайма будет?

– Денек еще ехать вам, госпожа, – с поклоном отвечал тот. Он указал на запад. – Туда вам ехать.

– А там тоже город, кажется? – Агнес приглядывалась к дороге, что вела на север.

– Истинно, госпожа, – отозвался мужик, – Клевен вот-вот будет, три версты до него, но городок-то небольшой, а если вам большой нужен, так дальше, в двух днях пути, если по реке ехать, и Фернебург будет.

– А что это за Клевен? – спросила Агнес.

– Городишко мелкий, хоть и со стенами, но Хоккенхайму не чета.

– А купцы, портные там есть?

– Эх, молодая госпожа, да куда ж без них-то, – засмеялся мужик, – купчишки они как клопы, без них никуда. Они везде заводятся. И портные там тоже есть.

Агнес повернулась и пошла к карете, на ходу кинув кучеру:

– На север поедем, в Клевен. Мужик говорит, что тут недалеко.

– Да, госпожа, – ответил Игнатий и полез на козлы.

Городишко Клевен был и вправду Хоккенхайму не чета. Город оказался мал, стены старые, ров давно зарос и осыпался, ворота перекошены, да и стражники на въезде, кажется, пьяны были. Видно, что город небогатый. Церкви без блеска, на улицах в грязи свиньи спят. Иногда и карете не проехать. Нашли трактир, там и стали. Вонь, тараканы пешком по столам ходят, не боятся. Трактирщик дремал, сидел, на забулдыг покрикивал, когда просыпался, а как Агнес увидал, так засуетился. Побежал к ней сам, улыбался и кланялся. А та носик морщит, на тараканов глядит и фыркает. Еле он ее уговорил за стол сесть, собственным фартуком его протерев. И лавку заодно.

Она села, попросила окорок и пиво. Да спросила, оглядываясь с презрением:

– А с гульдена у тебя сдача будет?

– Не извольте беспокоиться, – заверил ее трактирщик. – Найдется.

– Так неси тогда, – велела Агнес, нерешительно присаживаясь на край лавки.

– Слышал, дурень, бегом беги, – сказал трактирщик мальчишке-разносчику и для острастки дал ему подзатыльник.

– Ночевать тут не будем, – объявила молодая госпожа служанке, – не хочу, чтобы по мне тараканы ползали ночью или клопы мной обедали. Вещи не разгружай, скажи кучеру, пусть идет в купальню, сыщет и цирюльника, да быстро все делает. Передай ему. – Она сунула служанке последнюю мелкую монету в десять крейцеров.

Остался у нее только старый гульден.

Ута ушла, а к столу девушки прыщавый мальчишка подал окорок, нарезанный тонкими ломтями, хлеб и пиво. Она оглядела все это придирчиво, со всех сторон заглянула, прежде руками не трогая, и показалось ей, что есть это можно: окорок мухами не засижен и по краям не пожелтел, хлеб не стар, огромная кружка с пивом не грязна. И уже после того, взяв тяжелую кружку обеими руками, Агнес с удовольствием отпила пива прохладного. Облизала губу от пены и принялась есть окорок, обязательно беря те куски, на которых было сальце. И очень ей было вкусно, и окорок и пиво были неплохи.

Тут она случайно подняла глаза и заметила, что трактирщик на нее смотрит и улыбается подобострастно, улыбкой своей беззубой говоря, что готов любому ее желанию служить. Не любила девушка, когда смотрят на нее во время еды, тем более мужики. Хотела нахмуриться, чтобы мерзавец прекратил пялиться, но не стала, потому что в голову ей пришла одна мысль.

Снова берет она кружку большую, снова пьет пиво, а поверх кружки на трактирщика смотрит неотрывно. А тот и дела свои бросил, тряпкой руки вытирает да улыбается и даже кланяется.

А Агнес не ставит кружку на стол, а пальчик указательный чуть отвела и стала трактирщика им к себе манить. Поди, мол, сюда, любезный, поди. И смотрит поверх кружки на него ласково. А тот и рад служить, подошел, согнулся в поклоне и стоит молча, повеления ждет. Девушка ставит кружку на стол, не торопится, смотрит прямо в глаза ему и спрашивает: