Вассал и господин

– Неплох твой окорок, и пиво неплохое, сколько с меня возьмешь?

А трактирщик и рад, за услужливость и поклоны он с этой госпожи больше, чем обычно, взять хотел, а раз ей все понравилось, так и вдвое брать собрался, чего уж мелочиться. И говорит он девушке:

– Пяти крейцеров, госпожа, довольно будет.

– Пять крейцеров? – спрашивает Агнес, а сама прямо в глаза трактирщику заглядывает. – Так получи.

И сует ему руку как будто с деньгами.

А тот ладонь протягивает, и она пальчиками своими, собрав их в щепоть, ладонь его и тронула. Как будто положила что-то. И улыбается ему, и продолжает в глаза смотреть. А он наконец глаза отвел, на ладонь свою пустую уставился и вроде как не понимает, что происходит. Кажется, госпожа ему денег дала, а кажется, их и нет. А Агнес ему и говорит негромко, но твердо:

– Сдачу себе оставь, – и добавляет с улыбкой: – За расторопность.

Сначала он смотрел на нее, словно удивлялся чему-то. И когда она уже подумала, что сейчас он станет говорить, что ошибка вышла и что денег он не видит, трактирщик вдруг сказал:

– Премного обязан.

И кланяться стал, пятясь задом, а сам на руку смотрит, и мало того, начал по ладони водить пальцем и притом губами шевелить, словно монеты считая, которые в руке у него как будто лежали. А потом пустую ладонь в кошель себе сунул, будто ссыпал туда деньги. И пошел на место свое, все еще улыбаясь юной и щедрой госпоже.

Девушка, у которой на все это время сердце от волнения почти остановилось, теперь вздохнула свободно и задышала полной грудью, и радостно стало ей, так, что хоть пой или танцуй. Получилось, получилось у нее! Все, как и задумывала она, и даже еще лучше. И пусть прибыль невелика, главное, получилось. Да еще и быстро, да еще и просто. Как таракана со стола смахнуть.

Она опять схватила большую кружку двумя руками и долго пила из нее вкусное пиво. Ушки и щеки девушки были красны, а глаза светились, и в себе столько сил она чувствовала, что хотелось снова попробовать свой фокус. Но Агнес была не только ловка, но и умна, и как ни хотелось ей повторить этот трюк, девушка понимала, что это будет глупость. Опасная глупость.

Потому она просто поставила на стол кружку, схватила кусок окорока и стала обгрызать с него вкусный жирок, урча, как довольная кошка. Совсем не так госпоже подобает кушать, но она о приличиях не думала, она вспоминала и наслаждалась теми чувствами, которые только что пережила. И от этого приятно в животе становилось. И хотелось… кажется, целоваться. Она перестала есть, огляделась вокруг и разочарованно хмыкнула. Пара забулдыг, пьянь, прыщавый и грязный мальчишка разносчик да трактирщик сам мерзкий. Нет, красавчиков, подобных Максимилиану, тут не было, а уж про таких мужчин, как господин ее, так и подавно мечты напрасны были бы. Таких мужчин, от взгляда которых слабеешь ногами да и всем телом, вообще мало. И она, вздохнув разочарованно, снова принялась за окорок.

Глава 26

Кучера все не было. Агнес наелась, напилась, отдала остатки окорока служанке, та с радостью доела его и хлеб, допила остатки пива. Трактир был мерзок, и на тараканов глядеть девушке невмоготу стало. Да и прогорклым воняло тут.

– Пошли, лавки посмотрим здешние, – сказала она, вставая.

Последний кусок на бегу Ута засунула в рот и поспешила за госпожой.

А на улице город жизнью своей живет, на Агнес глазеют, видят, что не местная. Город-то махонький, все друг друга знают, все местные богатые девы на виду. Она на зевак не смотрит, идет гордо. Рынок на площади увидали, пошли по рядам.

Ничего интересного, гниль да рвань, еда для бедняков. Так по всем прилавкам, кроме одного. Агнес остановилась у прилавка, из-за которого было чуть видно старуху – всю в черном была, кособокую, со скрюченной спиной. Лица ее и не видать, однако Агнес увидела то, что ее очень интересовало – над прилавком развешены были пучки трав сухих, корни замысловатые, ягоды сушеные. Девушка остановилась и стала разглядывать травы.

– Ищите что? – донеслось до нее из-за прилавка.

И тут Агнес увидела, что скособоченная старуха и не старуха вовсе, а бабенка лет тридцати, и скособочена она не от старости, а от горба. И лицо у нее приятное, только вот белое как полотно. И глаза умные, серые. Бабенке неприятно, кажется, было, что девушка ее так рассматривает. Но она стояла, терпела и ждала. Агнес от нее взгляд наконец оторвала и, ткнув пальцем в коричневую палочку, висящую на нитке, спросила:

– Сие что?

– То солодки корневище, от грудных хворей помощь, от кашлей с мокротами, от задыханий частых, – бойко ответила горбунья.

– А это? – Девушка указала на пучок сухой травы.

– Это шалфей, он от язв на деснах и от слабости, тем, кому нужно, бодрость дает, прыщи с лица девам убирает.

– Полезная трава, – сказал Агнес.

– Кому как. Кому в пользу, а кому так и во зло будет, – отвечала женщина. – Беременным да кормящим он ни к чему, и старикам, что головой маются, тоже.

– Вижу я, что в травах ты сведуща и в хворях, – задумчиво говорила девушка, рассматривая другие товары горбуньи.

– У аптекаря с девства работала кухаркой, вот и поднаторела.