– Все отыщу, – обещал купчина, кланяясь и прикидывая, что с этой девицы он-то уж денег возьмет.
– Зови Игнатия, – сказала Агнес служанке, и та мигом выполнила распоряжение.
Вид пришедшего возницы смутил купца, а кого бы не смутил? Но госпожа говорила с кучером так, что купец подумал сразу, что верен он ей, и побаиваться его перестал, а стал доставать и показывать товар. И показывал он не кучеру, а госпоже, и та только говорила, указывая перстом:
– Те чулки мне по нраву, впору ли будут ему?
– Впору, госпожа, впору, – убеждал ее купчишка, – то на великих людей шиты чулки. Коли желает примерить, так пусть берет.
– А колет этот впору ему будет? – спрашивала она.
– Примерим немедля, – заверял купец, помогая кучеру одеться.
Все брала ему она одежду и брала: и панталоны огромные, все в разрезах, и рубахи с кружевными манжетами, и берет с пером, так как доброй шляпы по размеру сыскать не удалось, и пояс шелковый. А купец был рад, вещи-то все недешевые. И главное, что юная госпожа ни разу даже цену не спросила. У купца уже руки от предвкушения тряслись, кучер уже одет был с головы до ног и башмаки отличные примерял, купец боялся, что сейчас назовет ей цену, а она в крик ударится, так что он паузу сделал, прежде чем сказать:
– Четыре талера, шестьдесят шесть крейцеров. – Он улыбался, склонился до роста ее, чтобы в глаза госпоже заглянуть.
Ждал ответа, торговаться был готов и до трех талеров отступить, если торг пойдет, а то и до двух восьмидесяти, но торговаться не пришлось, юная госпожа сказала ему, беря шаль с лотка:
– Хорошо, только еще шаль эту возьму для дуры своей. – Она небрежно кинула шаль своей служанке и достала из кошеля на поясе золотую монету. – Сдача у тебя найдется?
Купчишка на монету глянул, опытный он был в торговых делах и в денежных тоже, сразу заметил, что монета стара, и решил еще и на этом заработать.
– Госпожа, гульден ваш не нов, весу много потерял за годы хождения, цена его едва ли больше пятнадцати талеров будет, – изображая большое сожаление на лице, врал Ленгфельд.
Тут девушка заглянула ему в глаза с прищуром, да так, словно до дна души хотела добраться, и сурово спросила его:
– А не врешь ли ты мне, купец?
Будь у купчишки совесть, так он от нее бы покраснел, а так покраснел он от волнения, что вся его торговля может прахом пойти. И он, выдавив из себя улыбку кривую и жалкую, пролепетал:
– Да разве я бы осмелился?
Она смотрела на него подозрительно, ища подвоха, и лишь выждав паузу, сунула ему в руку потертый талер, на который он даже не взглянул от радости.
– Так сдачу считай.
– Немедля, – поклонился он, – немедля, госпожа, отсчитаю.
Быстро, пока удача идет, посчитал все, вложил серебро ей в ручку бережно и опять поклонился.
Юная госпожа деньги не пересчитала, ссыпала их себе в кошель и пошла к двери, конюх двигался впереди ее, а служанка в новой шали на плечах позади. А купец Ленгфельд шел за ними и говорил, что Бога благодарит, что такие покупатели его посетили, и кланялся. Так до самой кареты дошел, убедился, что госпожа в нее благополучного села, и еще и тогда кланялся и махал рукой вслед.
А Агнес крикнула кучеру сама, хоть обычно о том служанку просила:
– Гони, ночевать здесь не будем!
Карета полетела по узким улочкам городка. А девушка упала на мягкий диван и стала смеяться, и так ей весело стало, что башмачок она с ноги скинула и ногу служанке протянула, что сидела на диване напротив. Та схватила ножку госпожи в красном чулке, чуть целовать ее от счастья не начала. Хоть и не понимала, отчего так рада госпожа.
А госпожа радовалась оттого, что в кулаке у нее зажат был старый и потертый гульден, что дал ей господин. А в кошеле звенели талеры, что взяла она на сдачу, отчего же ей было не веселиться? Отчего не смеяться, когда она, девочка из глухомани, что мыла столы да полы в гадком трактире, едет теперь в карете при четверке коней, при наряженном кучере и покорной служанке, а в кошеле у нее серебро и золото имеется. А помимо всего этого радовалась она оттого, что в ней сила есть такая, которая мало у кого имеется. И обладание силой этой было для нее слаще золота и карет.
Служанка Ута, видя, как радуется госпожа, а еще оттого, что подарила она ей шаль, сама счастлива была настолько, что и вправду целовала ногу своей повелительницы. Не побрезговала. А та и не отнимала, смотрела на служанку с улыбкой.
И от этого Ута едва ли не счастливее госпожи своей была. И правду становилась она ее собакой верной. И ничуть от того не печалилась.
Он знал, что потратит больше двух сотен талеров на покупки, но и думать не мог, что траты перевалят за три. Как хорошо ему было, когда он покупал железо. Плуги, бороны, гвозди – инструменты в Малене оказались очень дешевы, и немудрено, когда тут были целые улиц кузниц и мастерских. Но как дело коснулось всего остального, так все переменилось. Цены на фураж и семена стали для них неприятным сюрпризом.
– Где же это видано, чтобы мешок гороха в три пуда стоил двадцать крейцеров! – возмущался Ёган, поднимая брови от удивления.