Вассал и господин

Волков хоть и нехотя, но встал и пошел с ним смотреть, какой быку загон в хлеву выстроить.

А монах остался сидеть за столом в удивлении.

Засыпал Волков всегда быстро, до двадцати досчитать не смог бы, как сон овладевал им. А тут лег, вроде и нога не болела, а мысли в голову все лезли и лезли. У палатки костер, там два солдата не спят. И он не спит. Ворочается с бока на бок. Нет, о потраченных деньгах он уже не думал, он знал, что выжмет из этой земли все, что потратил, а вот волки ему докучали, даже в мыслях покоя не давали. Если мальчишка Брюнхвальд ничего не путает и если здесь и вправду бродит ликантропус, то людишки отсюда могут и разбежаться. Хотя нет, крепостным никуда не уйти, они, считай, на привязи. А солдаты… так они люди не робкого десятка, это еще неизвестно, кто кого напугает – волк их или они волка. Но все равно нужно будет заняться им. Нужно пару болтов из серебра заказать. Дьявол, он забыл у Ёгана спросить, может, в сундуках где или в мешках с доспехами и оружием валяется еще тот болт из Рютте. Он как раз тут вспомнил про Рютте и зачем-то – про письмо аббата. И тут же про госпожу Анну фон Деррингхоф подумал. Тут сон, что подкрадывался к нему даже через тревожные мысли, сразу отлетел. Только одна мысль осталась в голове его: зачем же госпожа Анна привет ему предавала? Зачем эта красивая и благородная женщина говорила, что молится за него? Отчего не забыла его? И зачем написали ему, что дочь у нее родилась. Зачем? И тут мысль ему в голову пришла, как болт арбалетный прилетела, звонко щелкнув о шлем, и такая она была яркая, что, позабыв, что вставать ему нужно спокойно, чтобы ногу не бередить, вскочил он на солдатской кровати своей.

Сел, сначала посидел, а потом закричал:

– Ёган!

Вскочил и вышел из палатки босиком и в исподнем.

– Ну, чего вам, чего не спится, болеете? – раздалось озабоченное бухтение в соседней палатке.

– Монах где? – Волков заглянул к Ёгану в палатку.

– Тут он, рядом, дальше в палатке. Чего же вам не спится-то, а? И еще меня будят, у меня дел столько было, что ноги отнимаются. А они опять будят посреди ночи.

– Молчи, нашел бы мне слугу, я тебя о том сколько дней уже прошу, я тебя и не будил бы, – сказал Волков и ушел.

Брат Ипполит тоже спал, но письмо Волкову он нашел сразу, как только зажег лампу. Сам встал рядом, моргая на свет. Кавалер схватил лист и стал искать место про себя. Про душу и спасение – не то, про службу и про паству – не то, про новые лекарства – не то… Вот:

«А господину коннетаблю передай, что госпожа Анна фон Деррингхоф месяц как разрешилась от бремени удачно и принесла дочь. Девочка здорова и хороша. Крещена именем Ангелика. Госпожа Анна шлет коннетаблю свой поклон и говорит, что помнит про него и молится за него».

Прочел дважды и замер. Монах стоял рядом, не говоря ничего и почти не шевелясь, а Волков стал считать в голове. «…месяц как разрешилась от бремени удачно…» То есть в апреле? Да, в апреле. Значит… Он стал отсчитывать месяцы назад и досчитал до августа. Или даже до июля?

Монах терпеливо молчал, не убирая лампы. Пока Волков не глянул на него и не спросил:

– А есть ли у тебя бумага и перо с чернилами?

Что за вопрос, как могло не быть бумаги и чернил у брата Ипполита?

Глава 28

С самого утра Ёган отправился на поле поглядеть, как мужики пашут новым плугом да на хороших конях. Отдав распоряжения, как сеять овес и как боронить, он вернулся в Эшбахт. Ходил по дворам, орал на баб и детишек, потому что полдень уже, а они так и не решили, кто коров будет на выпас водить, коровы во дворах стоят вместо того, чтобы траву есть. Хотя сам должен был пастуха выбрать. И в одном из домов увидал мальчишку лет четырнадцати-пятнадцати. Он возле коровы крутился, кормил пучками травы и притащил ей воды ведро. Мальчишка показался управляющему прилежным, и тот поговорил с ним о том о сем, спрашивал, сможет ли он при коровах быть.

Хотел сначала его Ёган в пастухи взять, мальчик вроде был смышлен и резв, но тут он про кавалера вспомнил и спросил у мальчишки:

– Как жить желаешь, жизнью крестьянскою или в услужение к господину пойдешь?

– В услужение, – сразу сказал мальчишка.

Кто ж захочет жизни крестьянской?

– Ладно, а звать тебя как?

– Яков, господин, – сказал мальчик.

– У кавалера нрав не прост и рука тяжела, – уронил Ёган.

– А чего мне? У батьки тоже рука нелегкая, да и мамка меня с девства хворостиной охаживала, ничего, выдюжу, – отвечал Яков, ничуть не волнуясь.

– Кавалер любит расторопность и чистоту, лени, глупости да безалаберности он не потерпит. Стирать, убирать, вещи собирать – все придется делать. Господин только важные дела делает, с другими господами говорит, книжки читает с монахом или убивает кого, а ты должен будешь и за столом прислуживать, и комнаты мести, и за рубашками следить, чтобы чисты были, и воду ему к мытью греть, еду носить.

– Так я расторопен, – заверял Ёгана мальчишка, видно, хотелось ему на должность, – а уж чего не знаю, так научусь.

– Пошли, – сказал ему управляющий.