Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

В субботу 24 июня, через два дня после коронации, русская труппа показала свою вторую программу и впервые в Англии исполнила «Призрак розы». Один из критиков описал балет как «сон о совершенной красоте, слишком быстро окончившийся». В «Карнавале» вместо того, чтобы надеть цветные брюки, застегнутые выше лодыжки, в которых обычно выступали Фокин и Леонтьев и которые Дягилев заставил надеть Нижинского из опасения шокировать англичан, танцор вернулся к своим привычным трико с рисунком из ромбов, и «Таймс» отметила, что его костюм был «менее традиционным и более эффектным, чем прежде». Из «Князя Игоря» показали только танцы без пения.

Тем утром «Таймс» посвятила длинную и серьезную статью «чарующему удовольствию, которое доставлял новый вид искусства». Интересно, что в самом первом абзаце автор описывает то время, когда британские артисты могли сами «исполнять на своей сцене нечто подобное». Глубокомысленный критик продолжает:

«В чем же тогда принципиальные отличия искусства русского балета от того, что мы до настоящего времени знали в Англии? То, что они танцуют лучше, — самое простое объяснение и наиболее обманчивое, так как неуловимые различия лежат не в технике. Безусловно, их техника изысканно совершенна; все они могут делать самые удивительные вещи без видимых усилий. Но техника в танце не главный источник наслаждения, как в живописи, музыке или любом другом виде искусства. Это способ общения, посредством которого художественная идея поступает от замысла создателя к чувствам зрителя. Русские в действительности уже так давно довели до совершенства технику своего танца, степень владения собственными конечностями и телом, способность держать равновесие и делать сложнейшие элементы без видимых усилий, что теперь могли развивать искусство, для которого и существовала эта техника, а именно для воплощения хореографических идей. Русский балет никогда, ни на мгновение не отступал от своей приверженности идеям и, более того, художественным идеям, задуманным на вершине чувства и разума…

Наши английские балеты настолько лишены фантазии, что даже самые жалкие крохи обогащенной поэтическими образами „пищи“, предоставленные нам эволюцией современных английских импрессионистов от хореграфии и таинственными восточными мотивами, пришедшими с Монмартра, произвели у нас своего рода сенсацию. А теперь, когда перед нами оказался обильный стол, накрытый изобретательным гением Бенуа и Фокина, наследниками великих традиций, развивавшихся по ту сторону Балтики и совершенно неизвестных нам ранее; если добавить к этому исполнительский талант Нижинского, Карсавиной, Эльзы Билль, то неужели кого-то может удивить та алчность, с которой мы набросились на них? Ведь перед нами предстала целая область идей, с которыми мы никогда прежде не встречались».

Критик по-настоящему восхищался Павловой, но видел недостатки ее представлений.

«Работа балетмейстера, как правило, сильно страдает, когда ее показывают не целиком. Это хорошо видно, если сравнить впечатление от отдельных номеров Павловой и ее труппы в театре „Палас“ на фоне не связанного с танцем „декоративного“ задника с тем впечатлением, которое производил „Карнавал“ во всей своей полноте в „Ковент-Гарден“. „Карнавал“ — это утонченное художественное целое, начиная с первых застенчивых попыток Киарины и Эстреллы убежать и спрятаться и кончая веселым grand rond[209] вокруг филистеров; здесь невозможно пожертвовать ни одной деталью и в особенности черной панелью с огромными позолоченными тюльпанами и двумя маленькими фигурками шаловливых Пьеро, прижавшихся к деревянной стене, они с самого начала намекают на легкую насмешку над всем задуманным. Все эти детали, вместе взятые, оставляют нас в итоге с совершенно новым восприятием произведения Шумана, очищенным от всякого налета немецкой серьезности».

Критик понимал, в какой мере русское искусство было результатом сотрудничества между балетмейстером и танцорами.

«Для балета в целом характерны не совсем осознанные попытки изобразить духовное и нереальное материальными средствами: танцы на пальцах и воздушные поддержки предполагают нечто неземное, но абсолютная непринужденность и изящество русских дают им возможность довести свое искусство почти до совершенства, так что, когда они ведут речь о чем-то парящем, плывущем или уносимом ветром, ощущение материального исчезает. Танцоры со своей стороны принимают участие в работе балетмейстера, предлагая ему новые варианты решения, такие, как похожие на переплетенные растения, но сохраняющие равновесие руки и ноги Карсавиной или направленные в противоположные стороны движения головы и конечностей, с помощью которых Нижинский способен создать гротесково-абстрактные, почти с математической точностью выверенные позы».