Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

«Принц в сопровождении друга появляется на поляне. Нижинский в колете и плотно обтягивающих штанах, на голове — шляпа с длинным пером. Костюм абсолютно черный, за исключением штанов, цвет которых смягчался вертикальными розовыми полосками. Раскосые глаза Нижинского и бледный грим, казавшийся еще бледнее по контрасту с черной одеждой, придавал ему таинственный вид — внешность человека, преследуемого видением, которое он жаждет увидеть снова. Он бродил около озера, вглядываясь в верхушки деревьев или присматриваясь к стоячей воде, он заставлял вас ощутить сырость тумана, сужая и расширяя ноздри, а руки чуть заметно двигались, словно раздвигали его пелену.

Я помню, как во второй сцене он сидел за столом и смотрел на танцы, исполняемые в его честь. Но взгляд его был устремлен вдаль, к видимому ему одному призраку Принцессы лебедей».

Музыку для соло Нижинского Дягилев взял из «Щелкунчика». Это была звонкая мелодия Феи Драже, исполняемая на челесте; трудно себе представить танец, поставленный на эту женскую по своей природе музыку*[221]. Действительно, ничто не могло в меньшей мере гармонировать с неземным образом томящегося от любви Принца, который пытался создать Нижинский.

Кшесинская была довольна. «Это был настоящий праздник. Хотя Миша Эльман впервые аккомпанировал танцу, он это сделал прямо мастерски. Адажио в сцене лебедей вызвало у публики большое одобрение, а в своей классической вариации я имела уже действительно колоссальный успех, именно тот, о котором мечтала». Затем последовала кода из ее знаменитых тридцати двух фуэте. Эльман играл для нее снова 5 декабря, но на последнем представлении, 7-го, его не было.

Когда выступала Кшесинская, сцена была усыпана огромными букетами. По ее воспоминаниям, «Нижинский не любил, когда кто-нибудь, кроме него самого, вызывал овации на спектакле, в котором он танцевал. Его самолюбие было задето, и он устроил Дягилеву сцену ревности, грозил, что больше не выступит со мною, и говорили даже, будто он рвал от злости на себе костюм. Но Дягилев обладал замечательным умением не только провоцировать скандалы, но и улаживать даже и такие инциденты, так что скоро все обошлось ко всеобщему благополучию». Хотя у нас есть сведения, что с годами Нижинский стал несколько избалованным, но он не был завистливым по природе, к тому же кажется маловероятным, чтобы молодой человек испытывал столь сильную зависть к знаменитой и любимой публикой балерине, которая к тому же была в два раза старше его. Скорее всего, Дягилев выдумал эту историю, чтобы укрепить уверенность Кшесинской в ее триумфе и сделать ей приятное. В конце концов, что может польстить больше, чем зависть этого юного бога, находящегося в зените славы?

А каковы были отзывы прессы на этот балет, ставший теперь неотъемлемой составной частью английской театральной жизни, как когда-то «Питер Пэн», «Тетка Чарлея» или оперы в театре «Савой»? Знаменитая сцена у озера с танцами лебедей, поставленная Ивановым, показалась им утомительной. «Некоторые из танцев вначале очень скучные и… чрезвычайно затянутые», счел критик «Таймс», а музыка «не может сравниться с маленькими шедеврами балета „Щелкунчик“ до тех пор, пока мы не подойдем ко второй сцене». «Музыка почти не имеет значения… Было бы жестоко сравнивать эти танцы с волшебным „Лебедем“ мадам Павловой» («Дейли мейл»). Кшесинская продемонстрировала необычайное мастерство, все движения ее были рассчитаны почти с математической точностью, при этом она проявила поистине волшебные возможности, рожденные философским подходом, не лишенным юмора, и чувством прекрасного («Таймс»). Национальные танцы были «очаровательными» («Дейли мейл»). «Нижинский… как всегда, сочетал искусное тонкое имитирование с изумительно красивым танцем. Во второй сцене он предстал лучезарным образом в кремовых, золотых и оранжевых тонах, с султаном из павлиньих перьев в волосах» («Таймс»).

Кшесинская, располагавшая огромными средствами, всегда была чрезвычайно гостеприимна по отношению к своим коллегам-танцорам. Однажды в воскресенье она, великий князь и Дягилев решили организовать для Нижинского и других ведущих танцоров поездку в Виндзорский замок. К поезду в Паддингтоне пришлось прицепить дополнительный вагон. На станции в Виндзоре их встречали автобусы, но, подъехав к замку, они обнаружили, что он закрыт, как часто бывает и теперь. Конечно же шел дождь, но они проехали по парку и посмотрели на гвардейцев через окна Комбермерских казарм.

Она устроила для танцоров ужин с блинами и икрой в «Савое». Присутствовал и Рейнальдо Ан; а перед возвращением в Россию со всей своей свитой она дала завтрак всей труппе.

Карсавина вернулась из Петербурга как раз вовремя, чтобы 29 ноября станцевать с Нижинским в «Сильфидах». Это было единственное представление в этом сезоне, когда они с Кшесинской выступили в одной и той же программе, и она смогла увидеть, как коллега исполнила ее партию Коломбины в «Карнавале».