Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

В третьей сцене мы возвращаемся в священную рощу. Сцена почти пуста, видна только распростертая фигура Дафниса, слышна величественная музыка зари Равеля. «Журчание ручейков, сбегающих по утесам», представлено арабесками на деревянных духовых, арфе и челесте. Птицы поют, мимо проходят пастухи со своими овцами; по мере того как оркестровая текстура сгущается, присоединяется хор в своем бессловесном гимне восходящему солнцу. Пастухи находят Дафниса, и пастушки возвращают ему Хлою (тема Дафниса на флейте и струнных). При виде ее короны он понимает, что ее спас Пан. Старый пастух (Чекетти) объясняет, что бог сделал это в память о своей любви к нимфе Сиринкс. Дафнис и Хлоя в танцах изображают, как Пан ухаживает за Сиринкс, танец завершает пение тростниковой свирели, изображенное нежным соло на флейте. За помолвкой влюбленных следует неистовая вакханалия (реминисценция из «Шехеразады»), танцоры высоко вскидывают ноги и танцуют с бубнами. Музыка переходит в неистовый ритм на счет ⁵/₄, и балет заканчивается всеобщим ликованием.

Робер Брюссель нашел только похвальные слова по поводу шедевра Равеля, хореографии Фокина и исполнения актеров в своей следующей утренней статье (которую на этот раз не запретил Кальмет): «Спектакль был встречен бурными аплодисментами. Месье Фокина и его исполнителей вызывали несколько раз, но месье Морис Равель скромно уклонился от оваций».

Фокин счел, что его балет имел «громадный успех». Если даже ему не хватало чистоты хореографии, как посетовал один из критиков, то этот недостаток был легко устраним со временем. Возможно, определенную отрицательную роль сыграло и использование в балете некоторых беотийских костюмов из «Нарцисса», не подходивших к новым сценическим группам «Дафниса». Когда балет возобновят два года спустя, это будет исправлено новыми эскизами Бакста.

«Ни с кем не прощаясь, ушел я из театра с последней моей постановки с уверенностью, что никогда уже не буду работать в труппе Дягилева и, вероятно, больше не увижу свой балет. Куда-то отправились с женою поужинать. Сидели молча и есть не могли.

Поздно ночью вернулись в „Отель де дё монд“ на авеню де Л’Опера. Перед входом в отель нас встретила группа танцоров, в руках — цветы, ваза.

— Нам, Михаил Михайлович, не позволили проститься с вами на сцене и вручить вам это. Так мы пришли сюда.

Я был глубоко растроган. Смотрю, кто эти смельчаки? Вижу группу моих учеников, недавно кончивших Императорское театральное училище по моему классу, несколько танцоров из Москвы, несколько — из петербургской труппы. Никого из поляков. Не было и Григорьева, моего друга и протеже, который всю свою жизнь соединил с моими балетами. Так ночью, перед подъездом отеля, состоялось прощание с небольшой группой храбрых и преданных мне танцоров из труппы, для которой за много лет работы я создал целый репертуар, с которой так дружно, восторженно, порою радостно я создавал новый русский балет. Итак, я оставил Дягилева».

Произошло это печальное прощание после первого или второго представления «Дафниса», состоявшегося два дня спустя, не вполне ясно. Некоторым утешением для великого балетмейстера стала возможность увидеть Иду Рубинштейн в танце, который он поставил для нее в «Саломее», показанной в Шатле после Русского балета. Труппа уехала в Лондон без него*[261]. После этих двух первых представлений фокинского балета Нижинский больше никогда не танцевал Дафниса**[262].

Для Лондона был намечен более классический репертуар, чем для Парижа: «Карнавал», «Сильфиды», «Призрак розы», «Павильон Армиды», а со временем будет добавлено «Лебединое озеро»; помимо «Князя Игоря» и «Шехеразады», будет включена новинка двухлетней давности — «Жар-птица», прошлогодний «Нарцисс» и новая «Тамара». Больм станет первым Иваном-царевичем, которого увидит Англия, а Пильц исполнит роль Ненаглядной Красы и Киарины, которые прежде исполняла Фокина. Карсавину впервые увидят в роли Королевы лебедей. Петр Владимиров, закончивший Императорскую балетную школу на год позже Нижинского, присоединится к труппе в Париже, он будет танцевать в «Сильфидах» по очереди с Нижинским. Первоклассный классический танцор с благородной внешностью, он принадлежал к старой школе и не мог заменить Вацлава ни в какой другой роли, так же как Больм мог стать для него равноценной заменой только в «Шехеразаде».

После драматических событий в Париже практически не о чем было беспокоиться, разве что о том, понравятся ли англичанам «Тамара» и «Нарцисс» и не будут ли они шокированы, впервые услыхав музыку Стравинского к «Жар-птице». В Париже Вацлав все время чувствовал себя как под надзором. Танцуя в Лондоне, где публика всегда относилась к нему доброжелательно и с пониманием, он мог несколько расслабиться.

Начала русского сезона с нетерпением ждали английские друзья танцоров и все, кто восхищался ими издалека. Чарлз Рикетт писал поэту Гордону Боттомли: