Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

Дягилеву наконец удалось при посредничестве короля Альфонсо вывезти свою труппу из Испании и отправить ее в Лондон, где 5 сентября в «Колизее» они открыли сезон, продлившийся более шести месяцев. Дягилев впервые согласился, чтобы его труппа выступала в мюзик-холле. Они показывали по одному балету в каждом представлении между клоунами и другими номерами. Леди Рипон умерла в 1917 году, но Джульет Дафф и леди Оттолин оставались в Лондоне и старались развлечь Дягилева, к тому же он проводил много времени в обществе братьев Ситуэлл, по-прежнему служивших в Гренадерском гвардейском полку. И ноября Дягилев и Мясин обедали с Озбертом Ситуэллом в «Суон Уок» в Челси, а затем, перед тем как отправиться на вечер в Аделфи, где им предстояло встретиться с Блумсберийской группой (включая Мейнарда Кейнза и его будущую жену Лидию Лопухову), они пошли на Трафальгарскую площадь посмотреть, как лондонцы празднуют мир. «Толпа танцевала при свете впервые за четыре года, — пишет Ситуэлл. — Причем она была настолько плотной, что головы людей походили на поле золотистой пшеницы, раскачивающейся на сильном ветру… В толпе было много солдат, матросов, авиаторов, которые порой присоединялись, взявшись за руки, и разбивались, словно морские волны, о края площади, о перила Национальной галереи, поднимаясь на узкие каменные ступени церкви Сент-Мартин-ин-де-Филдз». Дягилев, «похожий в своей шубе на медведя», смотрел на это веселье «мрачно и устало». Мясин реагировал совсем по-другому: «Восторженная толпа толкала меня со всех сторон, но я оставался на удивление равнодушным. Чувство спокойствия снизошло на меня, и я ощутил, что жизнь может вернуться в нормальное русло».

Неделю спустя, 18 ноября, дягилевский балет дал свое тысячное представление.

Это зимой Нижинский с интересом прочел «Ecce Homo» Ницше, написанное неподалеку отсюда в Сильс-Мария, и «La Mort»[376] Метерлинка. Вацлав планировал еще один новый оригинальный балет.

«Он задумывался как картина сексуальной жизни, а местом действия служил maison toleree [377]. Главная героиня — его хозяйка, в прошлом красивая кокотка, а теперь старая парализованная женщина, но хотя тело ее разбито, но дух неукротим. Она занимается всеми любовными сделками: продает девушек — мужчинам, молодых — старикам, женщин — женщинам, мужчин — мужчинам.

„Но, Вацлав, как ты сможешь выразить все это?“ Он принимался танцевать и умудрялся передать весь спектр сексуальной жизни. „Я хочу показать красоту и разрушительную силу любви“».

Роль старой procureuse[378] предназначалась для Режан.

Нижинский приступил к созданию своего необычного балета еще более необычным способом. Он велел Ромоле постоять рядом с ним неподвижно несколько минут, изгнать все посторонние мысли из головы, а затем начать танцевать. Она очень удивилась, так как он всегда считал импровизацию нехудожественной. Он заверил ее, что на этот раз все будет по-другому. Вацлав гипнотизировал ее. Ромола, всегда интересовавшаяся психологическими экспериментами, была хорошим объектом для гипнотизера. «Какое-то время спустя, — пишет она, — я принималась танцевать, странно зачарованная раскосыми глазами Вацлава, которые он почти закрывал, словно хотел отгородиться от всего, кроме моего танца. Когда я заканчивала, он говорил, что я с большим мастерством исполнила все партии его только что сочиненного балета…» Ромола не осознавала, что она танцевала, и каждый раз, когда заканчивала работать таким образом, ей казалось, будто она выходит из транса, и присутствие окружающих раздражало ее. Когда она спрашивала о том, как он намеревается ставить свой балет, Вацлав не отвечал, а погружался в длительное молчание. Таким образом первый набросок последнего балета Нижинского «Les Papillons de nuit» [379], так он называл его, был исполнен его женой в бессознательном состоянии и в присутствии одного лишь балетмейстера.

Нижинский решил, что если не сможет вернуться в Россию, то создаст свою труппу в Париже и пригласит туда Мясина. Он попросил Ромолу, когда-то стремившуюся стать Вазари и хроникером искусства своего времени, записать его художественные воззрения.

Они решили как следует отпраздновать первое мирное Рождество.

«24 декабря прошло в лихорадочных приготовлениях. Огромную ель, доходившую до потолка, внесли в гостиную и поместили у камина. Мы сами пышно украсили ее игрушками, конфетами, серебряными орешками и гирляндами, а на верхушку Вацлав водрузил сверкающую серебряную звезду. „Елка для Кирочки“. Он окинул дерево критическим взглядом — оно получилось таким нарядным, как он хотел.

С большой радостью мы готовили эту елку. Вацлав помогал мне заворачивать в серебряную фольгу подарки для каждого из слуг. Он вспомнил о многих ребятишках и больных в деревне, и мы вместе обошли их и вручили подарки.