Вацлав Нижинский. Новатор и любовник

Вскоре после гала-представления Долин, совершая поездку по Европе, заехал к Вацлаву и Ромоле в санаторий «Крузлинген». Нижинский находился на лужайке с несколькими другими пациентами. Долин ожидал найти «большого тучного человека», но увидел «стройного мужчину средних лет, отдыхающего в кресле, его блуждающий, но не пустой взгляд был устремлен вперед». Сначала он казался встревоженным, но затем успокоился, казалось, он понимал все то, о чем говорилось, и время от времени высказывался. Долин спросил его: «Почему вы не танцуете? Вы ленитесь. Станцуйте для меня». Ответ прозвучал медленно и не слишком убедительно: «Non, non, je ne veux pas maintenant»*[405]. Вацлав показал Долину свою комнату, там совсем не было картин — Ромола объяснила, что он разорвал их, когда вышел из себя.

В ноябре 1937 года театральной группой была организована выставка рисунков, акварелей и пастелей Вацлава в галерее «Сторран» у Пикадилли, чтобы собрать средства в пользу Фонда Нижинского. Херберт Рид написал в каталоге, что рисунки — плоды «отчужденного» ума, они имеют много общего с рисунками детей и первобытных людей, представляя собой «прямое, почти автоматическое отражение бессознательного… Но эти рисунки имеют общие свойства: они связаны с вполне осознанным искусством Нижинского — его балетами. Их ритм — это танцевальный ритм».

Курс лечения начался в августе 1938 года в «Крузлингене».

«Каждое утро, — пишет Ромола, — Вацлав получал инсулиновый шок, чтобы спровоцировать эпилептический припадок. Такое лечение давало большую нагрузку на сердце и весь организм. Ему как бы каждый день делали сложную операцию. В те часы, когда Вацлав лежал в глубокой коме, спровоцированной инсулиновым шоком, я испытывала неописуемые страдания… Но, по-видимому, он переносил лечение хорошо, и когда приходил в сознание, то отвечал на поставленные вопросы вполне ясно и логично. Это уже было улучшением, так как он годами молчал. Доктор Закель объяснил мне, что само по себе это лечение открывало путь в глубины мозга, но самой трудной работой будет перекинуть мост к реальности, чтобы перевести его внутренний мир, давно глубоко похороненный, во внешнюю среду. Сломить же его пассивное противодействие и объединить расколотую личность должен был кто-то дорогой и близкий ему. Эту задачу я взяла на себя.

Каждый день я пыталась заинтересовать Вацлава небольшими и простыми предметами или событиями, связанными с его искусством, его юностью или увлечениями. Сначала это было абсолютно неблагодарное занятие. Он стремился сразу же уйти в себя. Но я была настойчива и заставляла его проявлять активность. Нужно было привлечь его внимание к чему-либо и задержать его. Это могла быть роза в саду, которую я показывала ему и заставляла сорвать. Или я предлагала ему послушать игру на пианино или понаблюдать за партией в теннис. Позже я стала брать его на прогулки в город и привлекала его внимание к детям. Собак и кошек он боялся».

Профессор Блойлер, первым поставивший Вацлаву диагноз в 1919 году и давно уже удалившийся от дел, теперь приехал понаблюдать, как идет лечение. На медицинский персонал «Крузлингена» произвело большое впечатление то, что их посетил этот знаменитый старый ученый, который изобрел термин «шизофрения». Ромола не видела его двадцать лет.

«Он приехал однажды рано утром и присутствовал при процедуре, когда Вацлав получал инсулиновый шок. Позже в тот же день нас всех пригласили на ленч в дом доктора Бинсвангера, возглавлявшего санаторий „Бельвю“. Он был когда-то учеником Блойлера, а теперь, естественно, был рад увидеть своего бывшего учителя. Доктор Закель тоже присоединился к нам.

Именно тогда профессор Блойлер сказал мне: „Дорогая мадам Нижинская, много лет назад на мои плечи легла тяжелая задача сообщить вам, что в соответствии с уровнем медицины того времени ваш муж болен неизлечимо. Я счастлив, что сегодня могу дать вам надежду. Этот мой молодой коллега, — он взял за руку доктора Закеля, — открыл метод лечения, который я тщетно искал более сорока лет. Я горжусь им. И вами тоже, потому что вы не последовали моему совету развестись с мужем. Вы стояли рядом с ним все эти годы умственного затмения, помогали ему переносить эту ужасную болезнь, а теперь я верю, что вы будете вознаграждены. Когда-нибудь он снова станет собой“.

Я отвернулась, чтобы скрыть слезы».

Лечение прервали на два месяца, чтобы дать Вацлаву возможность отдохнуть, затем, когда доктор Закель уехал в Америку, лечение продолжали ежедневно в течение трех месяцев в государственной психиатрической лечебнице кантона Берн в Мюнсингене.