Вацлав Нижинский. Воспоминания

Как только мы вошли в свои комнаты, телефон начал звонить без перерыва. Пришла Мария Степановна для примерки, принесли балетные туфли, пришли фотографы, было доставлено множество цветов сначала от хороших знакомых, потом от незнакомых нам людей. Затем пришел секретарь мистера Отто X. Кана и отвел нас в его офис.

После обмена вежливостями мистер Кан посоветовал нам, какие достопримечательности мы должны посмотреть. Вацлав поблагодарил его за то, что Америка заступилась за нас. Я решила, что настал подходящий момент, и объяснила ему положение дел: Вацлав охотно будет танцевать в Опере, но не с труппой Дягилева, пока тот не уплатил Вацлаву деньги, которые должен ему, — прежнее жалованье. И я объяснила, что сэр Джордж Льюис не смог собрать эти деньги, поскольку Дягилев всегда очень умно уклонялся от уплаты. Кан, поскольку был бизнесменом, отнесся к моим словам с пониманием и попросил меня прислать ему постановление суда, чтобы он и его люди смогли посмотреть, как это можно уладить, а также сказал, что они желают заключить с Вацлавом отдельный контракт.

Мы попытались забыть тот неприятный факт, что Дягилев был должен Вацлаву полмиллиона франков и будет обязан сражаться за них. Вацлав предпочел бы бросить все это дело, но думал о своей семье, поэтому чувствовал, что не может так поступить, и отдал все это дело в мои руки. Я не могла заниматься им одна. За много лет до того я встретилась в Карлсбаде с девушкой по имени Мадлен, и мы очень подружились. Теперь она поздравила меня с приездом на пристани и сказала, что контора ее дяди займется нашими юридическими делами. Этот дядя был одним из виднейших адвокатов в Соединенных Штатах и имел очаровательную жену, миссис Минни Унтермейер, вместе с которой я ездила в Байройт, когда была девушкой. Мадлен привела нас в этот офис, который находился в здании «Экви-тебл-Билдинг», и поездка туда дала Вацлаву много нового опыта: новым были станция метро в здании, парикмахерская, фонтан с содовой водой, аптека, где мы смогли поесть. Вместе с Мадлен он прошел по всему зданию, а ее брат Лоуренс Стейнхарт, молодой племянник мистера Унтермейера, обсуждал со мной наше дело.

Лоуренс должен был представлять интересы Вацлава в деловых отношениях. Это было первое важное дело, которое поручили ему в конторе его дяди. Он был очень приятный, привлекательный внешне молодой человек с блестящим умом и очень быстро понял нашу трудную ситуацию. За короткое время он почувствовал себя совершенно как дома в лабиринте сложных средневековых интриг Русского балета и за три дня решил дело, с которым в Европе многие видные адвокаты не могли справиться в течение трех лет. Борьба была нелегкой, поскольку Дягилев, что бы там ни решило отделение королевского суда, не желал признать себя должником, а когда в конце концов признал, отказался платить.

Вацлав был готов танцевать для нью-йоркской публики бесплатно, а люди из «Метрополитен» были готовы объявить ему бойкот, если бы он это сделал. Нам объяснили, что существуют своего рода черный список и трестовое соглашение между театрами и, если Вацлав не будет танцевать в Опере, ему запретят выступать где бы то ни было в Америке. Через три дня, за которые у нас было много времени, чтобы посмотреть все чудеса Нью-Йорка, Стейнхарт принес контракт с «Метрополитен» на одиннадцать выступлений и соглашение, по которому Дягилев должен был каждую неделю платить Вацлаву через «Метрополитен» часть своего долга из тех денег, которые должен был получить после оплаты расходов труппы и выплаты жалованья ее участникам.

Первое впечатление Вацлава от Америки и его симпатия к ней усиливались с каждым днем. Он всегда верил в молодость, а в этой стране молодым были предоставлены возможности, которых не имела молодежь в Европе. «Здесь не надо быть бородатым профессором, чтобы занимать важное место и чего-то достичь», — говорил Вацлав.

Русский балет прибыл туда в январе и выступал в театре «Сенчури», помещение которого люди из «Метрополитен» сняли для этой цели потому, что в собственном задании их театра играла спектакли ежегодного сезона постоянная труппа «Метрополитен». О приезде балета публику оповестили широко и торжественно. Он не имел такого триумфального успеха, как в Европе, потому что Дягилев не смог привезти звезд. Теперь оперный сезон завершился, и в течение трех недель балет должен был выступать в самом оперном театре. Директор Оперы, г-н Гати-Казацца, и его ближайшие сотрудники были недовольны новыми привозными артистами г-на Кана, то есть Русским балетом.