Однажды во время репетиции в Лейпциге стало известно, что Томаш Нижинский внезапно умер в Харькове от воспаления легких. Нижинский уже много лет не видел отца, и все же это был для него чувствительный удар: он всегда надеялся, что когда-нибудь они смогут быть вместе. Он принял эту новость спокойно. Когда артисты труппы, услышав ее, пришли к нему выразить сочувствие, Нижинский сидел в тускло освещенном зрительном зале и наблюдал за репетицией. Больм, у которого было несколько свободных минут, подошел к нему и выразил сожаление по поводу печального события. Нижинский поблагодарил его, взглянул вверх и улыбнулся. Больм был изумлен этим и решил, что Нижинский, должно быть, бессердечный человек. Только через много лет, когда началась долгая болезнь Вацлава, мы узнали, что эти характерные для него внешние отклики — улыбка при печальной новости и слезы от радости — могут означать именно перевернутость физиологических реакций.
В этом году берлинские выступления балета состоялись в оперном театре Кролл. Они прошли в праздничной атмосфере, Берлин оказался дружелюбным и умеющим ценить артистов. Главным покровителем труппы был сам кайзер. Директор Берлинских Императорских музеев сказал Сергею Павловичу, что как-то раз, когда на заседании кабинета министров обсуждались дела, касавшиеся музея, кайзер разговорился о танце и даже сам показал собравшимся министрам несколько шагов из своего любимого балета. А потом сказал так: «Господа, в этом Русском балете больше красоты, чем во всех наших музеях от подвала до крыши». И кайзер приказал директорам всех Императорских музеев пойти посмотреть балет.
Карсавина лишь ненадолго приезжала из Санкт-Петербурга, и Кшесинская тоже почти не выступала в этом турне. Броня ездила вместе с остальными танцовщицами, и обращались с ней так же, как с другими. Она выглядела неснастной и недовольной. Вацлав не хотел, чтобы она находилась на особом положении, чтобы не нарушать дисциплину в труппе, и считал, что, когда для нее настанет время быть абсолютной примой-балериной, она получит привилегии, положенные ей по званию.
Но некоторые замечания других танцовщиков и танцовщиц начали оставлять след в уме Брониславы Фоминичны. Почему Вацлав Фомич ездит не вместе с ней? Почему она не живет в тех же отелях «Палас», что ее брат? Почему она не сопровождает брата на различных приемах? Когда приглашали не только Карсавину и Вацлава, но и других артистов труппы, Броня, конечно, каждый раз была в их числе.
Трудно сказать, понимала она тогда или нет, какова именно была природа дружбы Нижинского и Сергея Павловича. Она должна была знать, что Дягилев восхищается Вацлавом Фомичом и ревниво охраняет его. В это время Вацлав старался убедить Дягилева, чтобы тот дал ей роли, которых она заслуживала благодаря своему таланту. Дягилев был против нее до тех пор, пока для балетов были нужны хорошенькие миловидные балерины, но теперь, когда появились «Петрушка» и другие произведения, где важно было искусство, а не миловидное личико, Броню стали выбирать как дублершу для Карсавиной, с которой она по очереди исполняла одни и те же роли и имела большой успех. Разумеется, она лучше, чем кто-либо другой, подходила для этих ролей в новых произведениях, и в «Фавне» Вацлав собирался дать ей крупную роль.
Как артистка Броня была довольна, но, разумеется, намеки товарищей по труппе раздражали ее. И несколько раз она высказала брату достойные капризной девочки упреки, что она разочарована тем, что живет и ездит не с ним. Вацлав Фомич пытался объяснить, что если он делит свою жизнь с Сергеем Павловичем, а не с ней, то это его личное дело. Он не мог рассказать собственной сестре об отношениях, которые заставляли его жить с Дягилевым.
В Праге прием был более чем восторженный. Русским артистам устроили такую праздничную встречу, какой не было нигде. Причиной такой огромной популярности было не только их необыкновенное искусство — важную роль играло и то, что они были русскими. Прага, столица провинции Богемия, находилась под властью Австро-Венгерской монархии; приветствия в адрес балета были политической демонстрацией, характерной для местного населения — чехов, которые показывали этим, что они принадлежат к славянской расе и братскому для России народу. Приветствие было таким бурным, что зрители даже ломали сиденья в партере и в безумном порыве бросали на сцену всевозможные предметы в знак признательности.