Вблизи холстов и красок. Дневник жены художника. Январь – июнь 1996 года

Я – в дом. Жуткий холод. Стала Гене обед разогревать, сама голодаю (хотя уже чувствую лёгкую головную боль). Гена спустился с крыши, весь вспотел. Кушал. Я звонила Олечке Фатиной насчёт машины (перевезти мебель её отца). Муж её якобы обещал дать машину в пятницу. Я всё печалилась, что «Красноярскую газету» с моей статьёй о Михаиле Фёдоровиче так и не прислали. Гена позвонил в Красноярск в редакцию, а там как раз Зябрева взяла трубку и сказала, что выслала нам газету 4–5 дней назад. Сказала ещё, что в Москву едет их редактор Олег Пащенко. У меня сразу подпрыгнуло настроение. Стала Гене говорить, что буду теперь голодать регулярно, но он вдруг рассердился: «Прекрати! Хватит заботиться о своём здоровье!»

Гена опять пошёл в соседний дом за дальним двором – в мастерскую художников. Разговаривал там со скульптором Геной Кузнецовым насчёт гипсовых масок льва для нашего фасада. И Гена Кузнецов сказал ему, что форма для маски льва есть у Володи Соболева в мастерской за Рогожским валом. Гена уговорил Кузнецова, и они вместе отправились пешком к Володе Соболеву. Оказалось, что у этого Володи уже есть три одинаковых гипсовых маски льва, и он готов их отдать за 50 000 рублей. Гена обрадовался, забрал одну маску льва, и они с Геной Кузнецовым вернулись обратно, пришли к нам в мастерскую. Я как раз домывала пол на кухне (грязи у нас… как в конюшне). Они пошли в зал смотреть «Коммуналку». Гена Кузнецов был от картины в шоке (его слово): и от грандиозного размаха страстей сюжета, и от яркой выразительности образов… Потом они сели пить чай (я чай не пила, голодаю).

Вскоре в дверь к нам постучала вахтёрша Нина Ивановна из «Канта», мол, с Геной хочет поговорить их начальник Авилов Михаил Григорьевич. Гена пошёл в его кабинет на 2-м этаже, ждал, пока тот освободится. Потом Авилов пригласил Гену и попросил отдать ключи от больших ворот (через которые Гена возит мусор и снег). Якобы они организация секретная, и ворота по нескольку минут не должны стоять открытыми. Это, видимо, сама Нина Ивановна и нажаловалась. Гена стал убеждать, что ключи ему необходимы. Рассказал (в отместку), как сотрудники «Канта» похулиганили над скульптурой Льва Толстого у наших дверей – проткнули глаза и рот. В общем, расстались пока мирно.

Гена вернулся из «Канта», они продолжили пить чай. Гена Кузнецов рассказывал о воссоздании храма Христа Спасителя, он и Володя Мокроусов принимают участие – делают барельефы. У меня от голода и волнений (из-за конфликта с «Кантом») разболелась голова. Пришлось пить анальгин, крепкий чай с лимоном и съесть несколько крекеров (не удержалась). Гена Кузнецов ушёл. Нам принесли извещение, что завтра в 4.30 приглашают в ЖЭК на совещание по отоплению.

Мы с Геной опять пошли к Володе Соболеву в мастерскую за Рогожским Валом, это довольно далеко. Но… солнышко, тепло, хорошее настроение. Забрали у него оставшиеся две маски льва. И ещё он нам дал два маленьких круглых барельефа – Христа и девы Марии, но они с дефектами. Гена заплатил ему вместо 50 000–100 000. Володя как бы стал отказываться (скромный парень), но потом всё-таки взял (там у него ещё дружок был). А мы со всеми этими барельефами потащились обратно. Потратили на эту прогулку час – с 4 до 5.

В мастерской стали собираться и в 6.30 ушли на метро, поехали в Беляево. Там в метро встретились с Людмилой Николаевной Гращенковой и пешком направились в гости к Барбаре (немке) и Хамиту (иранцу), маленькая дочь ещё у них есть. Квартира большая (кажется, съёмная). Народу собралось человек 20. Каждый выступал, рассказывал о себе. Некоторые читали вслух молитвы. Были гости из Сибири, тоже бахаи. Потом началась назидательная лекция Хамита о душе (довольно скучная), вопросы, обсуждение.

И тут вдруг Гена отличился, выступил: «У меня отец – коммунист, и он считает, что души нет. Есть нервы, сознание… а души нет…» Возник спор. Одна бахаистка говорит Гене: «Нельзя 4-летнему ребёнку объяснить высшую математику…» Другой продолжает: «Можно мыслить в плоскости, а можно – в 3-мерном пространстве…» А третья подытожила: «Другие умнее, а молчат…» В общем, осадили Гену. Он стал возмущаться, снова спорили. Опять Хамит говорил о душе, о духе… что душа появляется при зачатии, а при смерти улетает в эфир… (Мы потом с Геной вспоминали этот спор, он шутил: «Это чтоб они не обольщались на мой счёт…»)

Мне там было скучно, хотелось спать, и я опять нарушила голодание: ела бутерброды, пила чай с печеньем. Гена набрал у Барбары много книг, брошюр о бахаи – оказалось на 30 000 рублей. Но отдали только 22 000: больше у нас не было. Послезавтра у них Новый год, Навруз, опять приглашали.

В мастерскую мы вернулись уже в 12-м часу ночи. Холодина. Чуть поели. Я сразу легла. Гена что-то рисовал на картине в зале, не дозвонился Пете Чусовитину и тоже лёг спать во 2-м часу ночи.

20 марта. Среда