Вдали от безумной толпы

Наконец Трой взобрался на гребень и, как Бальбоа[66], ступивший на тихоокеанский берег, был поражен бескрайностью и новизной открывшегося ему пейзажа. Стальную поверхность моря лишь кое-где тронула рука гравера, чей резец оставил легкие линии, неспособные возмутить гладь огромного целого. Справа, у портового города Бадмут, копьеобразные солнечные лучи обесцветили воду, сообщив ей яркий масляный блеск. Небо, земля и море – все было недвижимо. Только бахрома молочной пены, как множество языков, лизала прибрежные камни.

Трой сошел с холма в маленькую скалистую бухту. Ощутив прилив свежих сил, он решил отдохнуть и выкупаться, прежде чем продолжить путь. Разделся и прыгнул в море. Плаванье в бухте показалось ему незанимательным: скалы преграждали путь океанской волне, и вода была тихой, словно в пруду. Миновав два отрога, Геркулесовы столбы[67] этой уменьшенной копии Средиземного моря, Трой, к несчастью, попал в незнакомое течение – неощутимое даже для самого легкого судна, однако небезопасное для пловца, застигнутого врасплох. Троя сперва потянуло влево, а затем резко понесло в открытое море.

Только теперь он вспомнил, что у этого места дурная слава. Многие, кто вздумал здесь искупаться, молились, как Гонзало, о том, чтоб «умереть сухой смертью»[68], однако не все молитвы были услышаны. Трой рисковал оказаться в числе наименее счастливых. Ни единое судно не маячило в поле его зрения. Только Бадмут лежал вдали, безмолвно наблюдая борьбу одинокого пловца с морским течением. Попытки вернуться в скалистую бухту сильно утомили пловца, однако успехом не увенчались: от усталости Трой только опустился в воду на несколько дюймов глубже обыкновенного. Чтобы окончательно не выбиться из сил, он дышал исключительно носом, дюжину раз переворачивался на спину, греб en papillon[69] и прибегал к другим подобным ухищрениям. Наконец Трой решил плыть по течению, делая лишь небольшой уклон в сторону берега, чтобы выйти на сушу там, куда его вынесет. Теперь ему приходилось тратить гораздо меньше сил, однако осуществление этого плана требовало немалого времени: берега проходили перед его взглядом медленной печальной процессией. И все же он ощутимо приближался к крошечному мысу, уже вполне различимому на фоне солнечного горизонта. Взгляд Троя был прикован к этому клочку суши как к единственному, что могло спасти его по сю сторону Неизведанного. И вдруг от мыса отделился движущийся предмет: то была корабельная шлюпка с несколькими матросами. Ее нос смотрел в глубь моря.

Ощутив резкий прилив сил для продолжения борьбы, Трой стал грести одной правой рукой, а левую поднял. Он махал морякам, поднимал брызги и кричал так громко, как только мог. Матросы, глядя со стороны заходящего солнца, тотчас заметили, что восточнее их лодки на фоне уже потемневшего моря белеет человеческая фигура. Табаня[70], они быстро развернули шлюпку и спустя пять или шесть минут после того, как послышался первый крик неудачливого пловца, двое из них уже втащили его через корму на борт.

Матросы служили на бриге[71], на берег их отправили за песком. Одолжив спасенному то немногое из одежды, без чего могли обойтись сами, моряки кое-как защитили его от быстро остывавшего воздуха. Было решено высадить Троя на сушу следующим утром, а покамест шлюпка повернула к кораблю, стоявшему на рейде близ Батмута.

На водную гладь, простиравшуюся впереди, медленно опускалась ночь. Невдалеке, там, где береговая линия изгибалась, делаясь похожей на темную ленту, постепенно возникали из тени желтые точки. Это были огни, один за другим загоравшиеся на бадмутском променаде. Ничто, кроме стука весел, не заглушало тихого рокота спокойного моря. Разрезая густеющую мглу, шлюпка пробиралась к городу. Фонари горели все ярче, и каждый из них словно опускал глубоко в воду огненный меч. Наконец показалось несколько темнеющих форм. Одна из них была тем самым судном, куда направлялись спасители Троя.

Глава XLVIII Подозрения возникают. Подозрения подтверждаются