Вдали от безумной толпы

Затянувшееся отсутствие Троя – оно длилось уже не несколько часов, но несколько дней – было встречено Батшебою с чувством слабого удивления и облегчения. Ни то, ни другое не превышало уровня, который принято именовать равнодушием. Батшеба принадлежала мужу, и собственное положение казалось ей столь четко определенным, а изменение этого положения столь маловероятном, что она даже не помышляла ни о каких непредвиденных обстоятельствах. Перестав ценить свою красоту, Батшеба с безразличием постороннего человека прочила себе самую прискорбную будущность. Даже действительность не могла быть мрачнее тех картин, что рисовались ее воображению. Честолюбивое жизнелюбие юности иссякло, а вместе с ним угасли и тревоги о завтрашнем дне. Тревожится тот, кто видит перед собою две возможности: менее благоприятную и более благоприятную. Батшеба решила, что для нее теперь все едино. Сейчас или чуть позже муж вернется, и тогда их дни на ферме будут сочтены. Поверенный землевладельца с изначальным недоверием согласился на то, чтобы преемницей Джеймса Эвердина стала молодая прекрасная особа женского пола. Серьезных препятствий не возникло благодаря тому, что старый фермер, оставивший необычное завещание, еще при жизни не раз говорил, будто из племянницы выйдет толк, и она в самом деле проявила умение и находчивость в обращении с поголовьем скота, когда дядя уже скончался, а переговоры о наследстве не завершились. В последнее время Батшеба с тревогой думала о том, не откажут ли ей в праве аренды из-за того, что она, выйдя замуж, сменила имя. До сих пор против этого никто как будто не возражал, но одно было ясно: в случае если сама фермерша или ее муж в назначенный январский день не внесет арендной платы, землевладелец не проявит к ним снисхождения и, пожалуй, будет прав. Покинув ферму, они вскоре окажутся за чертой бедности.

Батшеба признала поражение наперед. Она не могла надеяться на лучшее, не имея оснований, и это отличало ее от менее дальновидных и деятельных женщин, привыкших, чтобы их баловали, как детей. Для таких представительниц прекрасного пола надежда – нечто наподобие часов, которые заводятся сами собою, если есть хотя бы пища и кров. Батшеба же ясно сознавала совершенную ошибку и, принимая свое положение, хладнокровно ждала последствий.

В первую субботу после исчезновения Троя она, как было у нее заведено до замужества, поехала в Кестербридж одна. Сельские дельцы собрались, по обыкновению, перед зданием рынка, а городская публика, по обыкновению, глядела на них, думая о том, что ради здоровой жизни в деревне они отказываются от возможных мест в городском совете. Батшеба медленно пробиралась сквозь толчею, когда мужчина, шедший, очевидно, за нею, обратился с вопросом к тому, кто стоял от нее слева. Обладая по-звериному чутким слухом, она все расслышала, хотя и была обращена к говорившему спиною.

– Я ищу миссис Трой. Это она? – спросил первый человек.

– Да, – ответил второй. – Вот эта молодая леди.

– Я должен сообщить ей печальное известие. Ее муж утонул.

Из груди Батшебы вырвалось восклицание:

– Нет! Неправда! Не может быть!

Больше она ничего не произнесла и не услышала. Лед самообладания, сковывавший ее в последнее время, сломался, и она вновь попала во власть течений. В глазах потемнело, ноги подкосились. С тех пор как Батшеба вошла в толпу фермеров, за ней наблюдал, стоя у колонны старой хлебной биржи, угрюмый человек. Услыхав, что девушка вскрикнула, он быстро приблизился и подхватил ее.

– В чем дело? – спросил Болдвуд у того, кто принес дурную весть.

– Ее муж на этой неделе купался в Лалвиндской бухте и утонул. Береговой смотритель вчера нашел его одежду и привез в Бадмут.

В глазах Болдвуда вспыхнул странный огонь. Лицо залила краска возбуждения, вызванного невысказанной мыслью. В эту минуту все взгляды были прикованы к нему и к женщине, упавшей без чувств. Подняв Батшебу и расправив складки ее платья, как ребенок расправляет растрепанные перья убитой градом птицы, Болдвуд заторопился к гостинице «Королевские доспехи» и вошел под арку. В одном из номеров он нехотя опустил свою драгоценную ношу на кушетку.

– Домой… – пробормотала Батшеба, вспомнив, что было с нею до обморока.

Болдвуд вышел за дверь и с минуту постоял в коридоре, собираясь с мыслями. Ощущение, оказавшееся для него слишком сильным, исчезло, как только он его осмыслил. Несколько божественных, золотых мгновений он держал Батшебу в объятиях. Сама она об этом не знала, и все же ее грудь была близка к его груди.