Вдали от безумной толпы

Самая большая палатка с закусками принадлежала хозяину трактира из ближайшего города. По общему признанию, в его заведении имелось все необходимое для обеда и отдыха, а он сам пользовался в округе репутацией столь же солидной, как его телосложение. Шатер подразделялся на закусочные первого и второго класса. Было также небольшое помещение для наиболее состоятельных гостей, отгороженное буфетною стойкой, за которой суетился сам хозяин в жилете и белом фартуке. Привычная ловкость его движений позволяла думать, будто он всю свою жизнь обслуживал посетителей именно здесь, в этом шатре. Внутренний зал для избранных был обставлен столиками и стульями, имевшими при свечах вполне уютный и даже роскошный вид, дополняемый большим блестящим кипятильником, посеребренными чайниками и кофейниками, китайскими чашками и кексами с изюмом.

Остановившись у входа, рядом с цыганкой, которая жарила блинчики на маленьком костре и продавала их по пенсу за штуку, Трой заглянул в глубь шатра. Пеннивейза он не увидел, зато увидел Батшебу: она сидела в дальнем конце, за одним из столов для привилегированных персон. Обойдя шатер снаружи, Трой услыхал ее голос и еще один – мужской. Кровь прилила к его лицу. Неужели Батшеба до того забыла всякие приличия, что флиртует на ярмарке?! Или она уже не сомневается в смерти мужа? Стремясь найти ответы на эти вопросы, Трой извлек из кармана перочинный ножик, тихонько сделал в холсте небольшой крестообразный надрез и, отогнув уголки, получил отверстие размером с печатку для сургуча, заглянув в которое тут же отпрянул: голова жены оказалась в каких-нибудь десяти дюймах от его головы. Это было чересчур близко, а потому неудобно. Трой шагнул в сторону и сделал еще один надрез, чуть пониже, за стулом Батшебы. Отсюда, из тени, он мог спокойно наблюдать за ней.

Она попивала чай из чашечки, которую держала в руке и которую, по-видимому, принес ей обладатель мужского голоса – Болдвуд. Батшеба сидела в расслабленной позе: откинувшись назад, она продавила плечом парусину холста и очутилась почти что в объятиях своего мужа. Трою пришлось даже чуть отстраниться, иначе она почувствовала бы тепло его груди. Как и несколькими часами ранее, перед спектаклем, он внезапно ощутил в душе некое движение. Батшеба была по-прежнему прекрасна и принадлежала ему. Однако эта гордая дева всегда, даже в пору влюбленности, смотрела на него сверху вниз. Теперь же, узнав, что муж стал бродячим артистом, она его просто возненавидит. Потому, если он надумает к ней возвратиться, ему следовало любой ценой хранить эту главу своей жизни в тайне от нее и от других обитателей Уэзербери, чтобы не стать для всего прихода посмешищем и не именоваться до скончания века Турпином. Прежде чем заявлять права на жену, надлежало вымарать последние несколько месяцев из собственной биографии.

– Не хотите ли, перед тем как ехать домой, выпить еще чаю, мэм? – спросил фермер Болдвуд.

– Спасибо, – отозвалась Батшеба, – мне пора уже отправляться. Возмутительно, что этот человек заставил меня напрасно прождать здесь допоздна! Если бы не он, я бы еще два часа назад уехала. Я и сюда-то не собиралась заходить. Чашка чая очень подкрепляет силы, но я не стала бы пить чай, если бы вы не предложили.

Трой не сводил глаз с ее щеки, освещенной переменчивым пламенем свечи, с белого лабиринта ее маленького уха. Батшеба достала кошелек, настаивая на том, чтобы самой заплатить за чай, и в этот самый момент в шатер вошел Пеннивейз. Трой затрепетал: его план сохранения собственной репутации оказался под угрозой. Он хотел было покинуть свой наблюдательный пост, проследовать за бывшим управляющим и выяснить, действительно ли тот его узнал, однако, услыхав последовавший разговор, понял, что уже поздно.

– Прошу прощения, мэм, – сказал Пеннивейз, – у меня есть сообщение, предназначенное только для ваших ушей.

– Сейчас я не могу вас выслушать, – холодно ответила она.

Было очевидно, что Батшеба с трудом выносит этого человека. Он то и дело являлся к ней со всякими клеветническими сплетнями, надеясь вернуть себе ее доверие, отняв его у другого.

– Тогда я напишу то, что хотел сказать.

Пеннивейз склонился над столом, вырвал листок из старой записной книжки и каллиграфически вывел: «Ваш муж здесь. Я его видел. Ну и кто теперь в дураках?» Сложив записку несколько раз, он поднес ее Батшебе, но та не стала читать и даже не протянула руки. Тогда Пеннивейз бросил листок ей на колени, язвительно усмехнулся и отошел прочь.

По тому, как доносчик держался, Трой сразу же понял, что в записке говорится о нем, хотя и не сумел разобрать слов. Казалось, предотвратить разоблачение уже никак невозможно. «Проклятье!» – пробормотал Трой, прибавив несколько бранных слов, которые прошуршали в темноте, как дуновение злого ветра. Тем временем Болдвуд сказал, беря записку с колен Батшебы:

– Позвольте, миссис Трой, я это уничтожу, если вы не будете читать.