Вдали от безумной толпы

– Ах, – промолвила Батшеба небрежно, – может, и следовало бы прочесть, но я и так догадываюсь, в чем дело. Он просит у меня рекомендательное письмо или хочет передать мне какую-нибудь пакость про моих работников. Все это уж не раз было.

Болдвуд протянул Батшебе блюдо с бутербродами, и она, чтобы взять один, переложила записку из правой руки в левую, в которой до сих пор держала кошелек. Трою вдруг представилась возможность спасти положение, и он чутьем понял, что необходимо действовать. Опущенная рука жены почти касалась парусины шатра. Розовые подушечки изящных пальцев, голубые жилки на запястье, коралловый браслет – все это было хорошо знакомо Трою! Бросив на руку Батшебы еще один взгляд, он бесшумно приподнял нижний край палатки, натянутый довольно слабо, и, продолжая смотреть в отверстие, с быстротою молнии (ловкость и проворство составляли его главные достоинства) выхватил записку. Улыбаясь негодующему крику, который вырвался из груди Батшебы, он бросился сквозь темноту к крепостному валу, спустился в ров, пробежал около сотни ярдов по дну, затем вновь поднялся и медленным шагом смело вошел в шатер через главный вход. Теперь ему нужно было разыскать Пеннивейза и сделать так, чтобы Батшеба больше ничего не слыхала о нем, своем муже, пока он сам не пожелает перед ней появиться.

Войдя, Трой стал встревоженно озираться. По видимости, он не хотел обращать на себя излишнее внимание и потому не спрашивал собравшихся о Пеннивейзе. В эту минуту один мужчина рассказывал другому о том, как дерзкий вор пытался выхватить у молодой дамы кошелек, просунув руку под край шатра: очевидно, приняв листок бумаги, который женщина держала, за банкноту, негодяй дал стрекача, не взяв кошелька. Как же он, наверное, разозлился, поняв свою ошибку!.. Презабавный вышел анекдот!

О маленьком происшествии, наверное, узнали немногие, потому что рассказ не остановил ни скрипача, который наигрывал «Пляску майора Малли», ни четверых сгорбленных стариков, которые, держа в руках трости, пританцовывали без тени улыбки на серьезных лицах. Пеннивейз стоял за ними. Трой скользящей походкой пробрался к нему, кивнул и шепотом произнес несколько слов. Мужчины переглянулись, как видно поняв друг друга, и вместе вышли в ночь.

Глава LI Батшеба говорит со своим провожатым

Когда молодая фермерша собралась ехать в Уэзербери, было решено, что повезет ее Оук, поскольку Джозефа Пурграсса вечером вновь поразила его всегдашняя болезнь, «двоение в глазах», вследствие чего он сделался малопригоден для роли возницы и защитника хозяйки. Габриэль, однако, был так занят заботами о нераспроданной части стада Болдвуда, что Батшеба, никому ничего не говоря, вознамерилась положиться на своего ангела-хранителя и отправиться в путь без всяких провожатых, ведь она не раз благополучно возвращалась одна с кестербриджского рынка. Но вышло иначе. В шатре с закусками ей случайно (так, во всяком случае, подумала она сама) встретился Болдвуд, и тут уж было неудобно ему отказать, когда он вызвался проводить ее верхом. Незаметно для Батшебы сгустились сумерки, однако сосед-фермер стал уверять, что причин для беспокойства нет: через полчаса взойдет луна.

Сразу же после происшествия в шатре Батшеба поднялась, чтобы уйти. Теперь она, крайне встревоженная, в самом деле была благодарна давнему своему вздыхателю за то, что он ее защитил, хотя и жалела об отсутствии Габриэля, чье общество представлялось ей и приятнее, и уместнее. Так или иначе, изменить положение она не могла и притом не хотела вновь причинить обиду Болдвуду, однажды уже обманутому ею.

Итак, ночное светило взошло, двуколку запрягли, и Батшеба стала спускаться с холма по извилистой дороге, ведущей будто во тьму забвения: луна заливала холм своим сиянием, а все, что было внизу, тонуло в непроглядной черноте. Болдвуд ехал следом. Когда холм остался за их спинами, шумы ярмарки зазвучали, как голоса свыше, а огни сделались похожими на костры небесного стана. Обогнав веселых гуляк, соседи миновали Кингсбир и выехали на большую дорогу.

Острое чутье подсказывало Батшебе, что чувство Болдвуда не ослабло. События вечера повергли ее в уныние, заставив вспомнить о совершенной ошибке, и она снова, как много месяцев назад, стала искать средства загладить свою вину. Сочувствие к угрюмому человеку, продолжавшему любить себе на беду, сообщало голосу Батшебы несколько чрезмерную участливость, весьма похожую на нежность. Это давало новую силу изощренному воображению бедного Болдвуда, который мнил себя Иаковом на семилетней службе у отца Рахили.

Вскоре он нашел повод поравняться с Батшебою, и теперь их разделяло только колесо ее двуколки. Мили две или три они проехали при луне, отрывочно разговаривая о ярмарке, о хозяйстве, о том, как Оук полезен им обоим, и о других подобных предметах, после чего Болдвуд вдруг просто спросил:

– Миссис Трой, вы когда-нибудь выйдете замуж снова?

Совершенно сбитая с толку прямотою вопроса, Батшеба молчала более минуты и только потом ответила: