Вдохновленные розой

Данное стихотворение считается одним из наиболее герметичных у Блейка, по поводу возможных семантик розы и живущего в ней червя написано немало научных исследований (о жизни человека и его судьбе, о человеке и любви и многом другом). В 1973 г. по мотивам этого стихотворения хореографом Роланом Пети был поставлен балет «Гибель розы», в котором червь символизировал демона, искушающего и губящего неопытную, ищущую любви юность. Роль цветка исполняла Майя Плисецкая.

Рисунок У. Блейка к стихотворению «Больная роза» (1794)

Сюжет данного стихотворения напоминает некоторые сказки Леонардо да Винчи, прежде всего о тополе и виноградной лозе, о кедре и ветре, а также произведения на ту же тему в жанре басни, например Эзопа и Ж. де Лафонтена, но только у У. Блейка отсутствует финальная мораль. Роза Блейка – ярчайший пример априори закрытого образа, автор не предлагает читателю какое-то точное определение, он предлагает тайну, даже не загадку. На его рисунке нет никаких ключей, кроме самого таинственного стихотворения. У загадки всегда есть точная разгадка, которую нужно найти. А у тайны может быть только одно решение – посвящение в нее.

Уильям Вордсворт «Какие тайны знает страсть!» (1798)

…Когда, как роза вешних дней,
Любовь моя цвела,
Я на свиданье мчался к ней,
Со мной луна плыла⁹

.

Пер. С. Маршака

В данном отрывке из баллады, входящей в цикл «Люси», представлен пример классического сравнения юной прекрасной девушки с розой («Свежа как июньская роза»). Данный образ на первый взгляд напоминает старинный весенний запев, вступление к основному рассказу в поэзии трубадуров и бардов. Однако в предпоследней и последней строфах образ, сложившийся во второй строфе, полностью разрушается, роза становится не символом любви и красоты, а цветком Элизиума, знаком смерти, намекает на вечный, идущий от мифа о Хлорис и мертвой деве, обращенной в розу, топос о деве-розе. Кроме того, она обретает реальное, не мифологическое имя, и имя это – Люси.

…Копыто за копытом, конь
По склону вверх ступал.
Но вдруг луны погас огонь,
За крышею пропал.

Тоска мне сердце облегла,

Чуть только свет погас.
«Что, если Люси умерла?» —
Сказал я в первый раз.

Саму Люси, исчезнувшую таинственную девушку или девочку, к образу которой Вордсворт неоднократно возвращался на протяжении всего своего творчества, поэт передает в другом сонете того же цикла фиалкой, которая тихо замерла под листвой в темноте леса. Никто не знает, где она, никто ее не ищет. Ее фиалковая метаморфоза разбивает идею о топосе девы-розы. То есть Люси из весенней цветущей розы превратилась в темную, едва заметную фиалку, словно в фантом живой Люси.

Немалую роль здесь играет и образ луны – символического двойника розы в мистической поэзии (например, в раннем творчестве немецкого романтика К. Брентано), роза есть отражение или зеркало луны. Позднее возникнут и другие варианты этого сопоставления: у В. Гюго – маргаритка и звезда, у Ж. де Нерваля – незабудка и звезда. То есть Люси словно уже там, на небе, смотрит на него, а поэт ничего не подозревает. Вордсворт, таким образом, в балладе «Какие тайны знает страсть!» сковал воедино два образа: розу-красоту-весну и розу-боль-рану-смерть.

Людвиг Уланд «Розовый сад» (1807)

Еще один пример обращения к старинной символике розы мы находим в балладе немецкого поэта и политика Л.Уланда «Розовый сад». В немецком романтизме любили национальную средневековую поэзию, особенно в связи с патриотическим движением, возникшим в Германии в период Наполеоновских войн.

В стихотворении воспроизводится старинный, описанный нами выше сюжет о «розовом саде», где обитает королева Кримхильда. По Уланду, три рыцаря пробираются в розовый сад, убивают сторожей-садовников, уничтожают все розы и объявляют, что сад роз отныне заменит сад лилий. Значение замены роз на лилии в данном произведении герметично, закрыто от прямого понимания:

«Кто же сохранит эти лилии, если нет больше для них верных сторожей?

– Их будут сторожить днем – солнце, ночью – луна и звезды»¹⁰.

Пер. М. П. Алексеева

Данная таинственная репрезентация розы и лилии в имитации средневековой поэзии вполне объяснима. Вероятнее всего, она ведет в эпоху поэзии «темных» трубадуров XII в. Их называли трубадурами «темного стиля» или, по-окситански¹¹, trobar clus. Это Маркабрюн, Алегрет, Гаваудан, в чьих произведениях были скрыты символы и знаки, понятные лишь посвященным.