Вдоль берега Стикса

— Золото… Слишком тяжелое золото в карманах… — пробубнил себе под нос Азраил и, догадавшись, прожёг Альку взглядом. — А скажи-ка мне, жадная лысая обезьяна, когда я спускал тебя на верёвке в склеп, ты чётко следовал моим инструкциям? Ты же взял у мертвецов только четыре золотых монеты, правда?

Алька замялся, помедлил с ответом. И от этой заминки лицо дьявола на глазах стало меняться, превратилось в злую острую оскаленную маску.

— Сколько золота ты взял? Говори! — заорал Азраил.

— В-в-вот… — выдавил из себя Алька, доставая из кармана пригоршню в пять или шесть блестящих кругляшей. — Ну а что? Одной больше, одной меньше, мертвецам всё равно, а нам пригодится же в дороге?

Азраил не слушал оправданий. Он встал на носовой банке в полный рост и скорбно склонил голову перед Хароном.

— Прости, кормчий, я не знал! Обещаю, что отработаю это оскорбление, когда мы увидимся в следующий раз!

И бросился за борт.

Вконец обалдевший от такого поворота событий Алька увидел, как он исчезает, растворяется в призрачных струях Стикса. Повернулся к Харону, чтобы, на всякий случай, тоже попросить прощения. Но не успел. Широкая влажная лопасть весла, знаменуя конец поездки, уже летела к нему навстречу.

* * *

От удара кулаком в солнечное сплетение Алька согнулся.

Сложился вчетверо. Можно сказать, удачно, поскольку сразу же последовал новый удар, справа в голову. Алька уже был слишком низко, чтобы получить его в полную силу и вырубиться.

Из-за промаха тот, кто бил, повредил свои пальцы сильнее, чем задетый вскользь затылок. Но не расстроился и компенсировал ногой в бок, Алька едва-едва успел прикрыть локтем почку. И только четвертый удар, прилетевший с другой стороны, тяжёлым ботинком прямо в висок, выбил из его глаз сноп искр и погасил разум.

Когда сознание вернулось, первыми в голове всплыли слова: «Ну, вот и всё!» Это были давно уже не нужные слова, не для этого момента. Просто они не успели подуматься до того, как Альку принялись избивать, поэтому дожидались своей очереди где-то в глубине сознания и выскочили теперь, совершенно не к месту.

«Как же может быть всё, если до сих пор так больно?» — вытеснила их следующая мысль. Разум проверил, убедился в правоте. Осознал, насколько именно это больно. И отреагировал жалобным хриплым стоном.

— Гляди-ка, живой! — послышался голос сверху.

Алька решил, что сейчас его снова станут бить, обругал себя за неосторожность и попробовал сгруппироваться. Тело отозвалось новой вспышкой боли, в гораздо большем числе мест, чем до потери сознания. Отметив, что били или долго, или умеючи, он снова не вытерпел, застонал.

— Точно, живой. Надо глянуть, может это у него призыв?

— Эй ты, там! Письмо у тебя? — новый голос был немного моложе.

Ответить Алька не мог, перехватывало дыхание. А кивнуть… тоже не мог, потому что из-за движения головой наверное отвалилась бы голова, ну точно. Он ещё раз застонал.

— Мор, не трогай его. Вдруг не он? Дай, я сам.

Чьи-то грубые руки опрокинули скорченное тело на спину и прошлись по одежде. Зашуршала бумага — нашли письмо.

— Вот, так и есть. Он додумался, конечно, засунуть. На пузо под ремень. Вот ему при первом же ударе все четыре печати разом и раздавили.

— А я же вам говорил, мне не показалось! Я позже вас вошёл. А вы всё «ритуал-ритуал», — передразнил молодой голос.

Смысла в диалоге Алька не улавливал, но его это не беспокоило. Пока не бьют, вот и хорошо, вот и славно.

— Он так не скоро очухается. Жор, можешь его поднять?

Что за имена такие? Мор, Жор… Напрашивалось продолжение ряда, такое же короткое, на глухую согласную и с «р» на конце, но Алька не стал озвучивать. Концовку анекдота про вмёрзший в землю меч он хорошо помнил.

Лба коснулась ладонь. Маленькая, словно детская, с тонкими длинными пальцами, но очень горячая и потная. Коснулась неприятно, грубо — и тут же боль отступила. Не прошла, куда там! Но отошла на второй план, стала почти терпимой.

Алька напрягся и открыл глаза. Глаз. Открывался только один. Второй после удара ботинком заплыл и склеился кровавым сгустком.

Их было четверо. И тех четверо, и других. Только тех, первых, которые били, уже вроде как не было. Они валялись на земле в ужасном виде, словно нечто злое и огромное лупило их… наковальней? Паровым молотом? Гружёной булыжниками телегой? В общем, неприятное зрелище.

— Тошнит! — резюмировал Алька.

— Это нормально. Это из-за трещины в черепе.

Говоривший был крепок, скуласт и рыж. Носил тёртые, но идеально сидящие кожаные штаны, коричневую куртку с широкой кожаной же перевязью, остроносые подкованные сапоги и красный бархатный плащ.

— Тебе еще повезло, — добавил обладатель молодого голоса и некультурно показал пальцем на алькин глаз. — После такого удара люди обычно оставляют в канаве весь обед, а потом до утра не могут подняться на ноги. И потом еще год страдают головными болями.