Вдова его величества

Катарина почувствовала, как по спине побежал холодок.

– И… нам стоит уехать?

– Сама решай, – Джио вернула щетку на туалетный столик. – Все дело в доверии… но людям опасно верить.

– А нелюдям?

– Тем паче, – губы растянулись, обнажая острые длинные клыки. – Но если вдруг… просто позови, лапонька. Если я и ослабла, это еще не значит, что вовсе ни на что не способна.

По тонким перышкам поползли нити огня, которые Джио собрала в ладонь и, поднеся ко рту, просто-напросто вдохнула.

– Почему ты мне помогаешь? – этот вопрос показался Катарине невероятно важным. – Мой отец… я правильно поняла, что он обманул тебя когда-то?

Джио слегка склонила голову.

Это согласие? Или она просто слушает?

– И ты его ненавидишь.

– Ты даже не представляешь насколько.

– Однако, если бы ты могла причинить ему вред, ты бы это сделала. Стало быть, не можешь.

Ее кивок был едва заметен.

– Но я… ты принесла клятву, что опять же исключает возможность причинить вред. В какой-то мере. Однако это не значит, что ты должна мне помогать. А ты помогала. С самого первого дня.

– С самого первого дня я представляла, как было бы забавно, если бы ты лишилась головы, – Джио сощурилась, и проглоченный огонь блеснул из-под ресниц. – А лучше, чтобы я тебя лишила головы. Это ведь не так и сложно. Чуть повернуть, чуть поднажать, приложить малую толику силы, что у меня еще осталась. Но клятва мешала… изрядно мешала. Он всегда умел их составлять. Знаешь, как его зовут наши?

– Как?

– Словоплутом.

– Ты не первая, кого он…

– Первая. Но не последняя. Он забрал часть моей силы, и тогда собственные его возросли. Думаешь, его друг так уж желал делиться добычей? Знанием? Нет, он обратился к отцу за помощью. Попросил побеседовать с одним безумным дервишем. Их там много… порой мне кажется, что от вечной жары в колониях каждый второй становится безумцем. А каждого первого лишает разума бесконечный дождь.

Джио мелко отряхнулась, как это делают собаки.

– До сих пор неуютно… а ты не сиди, к завтраку собирайся, пока твоя тетка сюда не приперлась.

– Не моя.

– Нехорошо рушить игру, особенно чужую.

И Катарина с ней согласилась.

Из платьев, которых осталось не так и много, она вытянула темное, цвета ночного неба, украшенное лишь простой вышивкой по рукавам и подолу.

– Твой отец умеет красть чужие тайны. И тот дервиш вдруг уверился, что перед ним сидит самый надежный, самый верный друг, которому можно довериться. Он нарисовал карту. А когда наваждение схлынуло, попытался убить Словоплута.

Странно. И главное, похоже на правду. Никто и не помнил, чтобы отец брался за оружие. А еще никто не понимал, как получается у него делать то, что он делает.

Без угроз. Без подкупа. Просто беседуя с людьми. С разными людьми. И многие из них отца втайне ненавидели, верно, были правы, но и ненависти оказывалось недостаточно, чтобы устоять перед его речами.

Платье легло муслиновой броней.

И сама Катарина… перед свадьбой он наведался и говорил. В кои-то веки не отдавал приказы, но именно говорил, так, как ей когда-то мечталось. Доверительно. Как с равной. Он рассказывал о роде и важности этого брака, о терпении, которое Катарине понадобится, чтобы исполнить свой долг, о… о многом. И она поверила.

– Но убить его тоже непросто.

– Из-за крови?

– Эта была отдана не добровольно, что бы он ни думал. Магия умеет различать подобные вещи. И пусть мне пришлось платить за глупость, но и он рано или поздно ошибется. А мое счастье в том, что даже в этом теле я проживу куда дольше обыкновенного человека.

– Ты красивая.

– А ты дурочка, которая не воспользовалась своим шансом, – проворчала Джио, отворачиваясь. – Что до прочего, то… однажды я поняла, что твоя смерть не принесет ему боли. Что ты для него значишь ничуть не больше, чем я. И это было странно. Мой род… слишком мало осталось подобных мне. И каждое дитя для нас – это воистину сокровище. Да сокровищем ты и стала. Вряд ли когда-то у меня появятся дети.

– Я могу отписать Джону.

– И тот отнимет мою флейту, а потом, поддавшись высокому чувству, вернет ее? – Джио фыркнула. – Самой-то не смешно?

– Уже смешно, – Катарина застегнула последнюю из трех дюжин пуговиц.

Осмотрела себя в зеркале, признав, что отражение стало строже и старше. И не мешало бы воспользоваться пудрой, ибо веснушки совсем с ним не увязывались.

– Даже если и вернет… в ней уже не осталось жизни и силы. Словопут ее всю выпил.

– Мне жаль.

– Помнишь тот день, когда тебя пытались убить?

– Сложно забыть, – Катарина осторожно пристегнула воротник из черного траурного кружева. – Я до сих пор не знаю, как выжила…

– Кровь. Тогда я отдала ее. Добровольно. Во второй раз. И этого хватило. Нам обеим.

– И что теперь?

Джио встала за спиной и помогла зацепить край кружева за железный крючок.

– Ничего. Живи, пока есть возможность. Соблазни этого бестолкового теневика. Роди от него дитя. Никто не посмеет тронуть того, в ком есть хоть капля крови Дану. Даже твой отец не рискнет связываться с ушедшим народом… да…

– Но и позора не простит.