Вдова Хана

Противник со сломанной ногой ползет вперед, подкрадываясь сзади. Еще немного, и он воткнет острие между лопаток Хана, но в этот момент монгол резво поворачивает противника, сжимая его за плечи, и насаживает затылком на нож Черного железа.

Несколько секунд смотрит в лицо умирающему и отшвыривает в сторону. Делая гигантские шаги по направлению к последнему, раненому бойцу в черной маске. Тот пятится назад.

— Не надо. Проиграл. Признаю.

Отшвырнул цепь, нож и поднял руки верх.

— Жизнь. Я готов заплатить. Так можно. Слышал, ты новенький. Я отдам все свои бонусы тебе. Не убивай.

— Срать мне на твои бонусы. Засунь их себе в задницу.

— Жизнь. Жизнь. Жизнь.

Скандируют на трибунах, размахивают руками. А он смотрит на них исподлобья. Окровавленный, равнодушный ко всему.

— Ничего личного. Ты просто проиграл.

Дернул цепь, ломая позвонки и бросил труп на залитый кровью пол арены.

Потом поднял вверх руки и зарычал. Толпа взревела в ответ. К клетке бросились женщины, они швыряли через ограждение цветы, кольца, трусы, лифчики, визитки. Вопили и бились о клетку, как ненормальные. Их не ужаснул его поступок. Они были ему рады… Тогда как сам Хан чувствовал себя дерьмово. Он не хотел убивать никого из них, но… это был турнир четырех. И арену он был обязан покинуть один.

Таковы правила.

Вместо привычной темницы его вывели в комнату ожидания и загнали под душ. Полили с шланга водой, обрызгав вначале каким-то душистым мылом. Терли щетками на длинных палках. Антисептик саднил израненную кожу. Он ощущал дикую усталость и не понимал, какого хрена им еще от него надо. Но горячая вода расслабляла, заставляла ощутить себя живым.

Но когда его снова одели в набедренную повязку и натерли тело золотистыми мазями, он понял, что его готовят к очередному сношению. И даже знал с кем. С той девкой в маске, которая встала после его выигрыша и провожала его взглядом до самого выхода. Еще одна похотливая бл*дь. С кучей бабла пришла заплатить за его член. Албаста таки его продала. Тварь. Проклятая, вонючая тварь. Когда он до нее доберется, ее смерть будет страшной.

Хана привели в ту же комнату, где он разделался с предыдущей покупательницей живого товара, приковали к постели. В этот раз стянули его горло ошейником, обездвиживая и не давая повернуть голову. В рот засунули железную палку, размыкающую зубы.

— Вот так, чтоб не кусался, мразь! — осклабился конвоир и скривился, всматриваясь в лицо Хана. — За что они тебя покупают, а? Ты ж страшный, как моя жизнь, и взгляд у тебя, как у зверя больного. Я б тебя пристрелил, как собаку бешеную.

Дернулся и зарычал так, что тот отпрянул.

— Зверье, гребаное. Когда-нибудь я лично вспорю тебе брюхо. Придет тот день. А пока что наслаждайся. Пусть тебя оттрахают, как последнюю шлюху.

Сукиииии, твари. Они думают, он бессилен. Думают, они смогут его заставить обслуживать очередную текущую дырку. Ошибаются.



Пока лежал и ждал свою гостью, руки затекли, и он дернул ими. Насторожился и дернул еще раз. Если натянуть посильнее, можно выдрать болты из стенки и задушить суку, возомнившую его рабом. Это будет ее последний секс в жизни.

Он настолько напрягся, что все тело превратилось в комок нервов. От попыток выдернуть запястье из железного кольца сводило судорогой пальцы. Дверь приоткрылась, и она вошла в комнату. Первым в ноздри ударил запах свежести, вызывающий дежавю. Тряхнул головой. Ничего не похоже. К черту. От нее не пахнет. Только воняет — шлюхой и всеми теми, кого она покупала до него.

Едва слышные шаги, и Хан, тяжело дыша, ждет, пока она подойдет, чтобы посмотреть на нее со всей ненавистью. Вложить в свой взгляд саму смерть. Дать ей ощутить, как она наполняет его тело. ЕЕ смерть. Еще не поздно передумать и убраться вон.

Но с ней что-то не так. Она двигается медленно, нерешительно. Как будто сдерживает себя, как будто хочет что-то сделать и не может. Тонкие белые руки дрожат, и она медленно расстегивает пуговицы впереди белого платья. Одна за другой. И эти движения кажутся ему знакомыми. Он где-то их уже видел. В ответ на движения пальцев его член болезненно дергается под повязкой. А взгляд наливается жадностью, как будто дико хочет увидеть, что там под платьем.

Оно соскальзывает с одного плеча, с другого медленно ползет вниз, и он уже не дышит, а выдыхает со свистом сквозь стиснутые зубы. Ему кажется. У него жесточайший бред. Этого не может быть. Нет… его чем-то накачали. Не может быть! На тоненькой цепочке серебряная птица с мелкими алмазами вместо глаз. Где она взяла ее? Где?