Вот оно — сомнение. Дернулся, нахмурился, смотрит на мою грудь и на колыхающийся кулон. Его дыхание учащается, и я вижу, как сильно сжались кулаки. Лицо расслабляется, спадает напряжение, расширяются глаза. Так выглядит человек, которому вдруг неожиданно причинили самую невыносимую адскую боль. Каждая черточка лица искажается от страдания, кривится рот, он качает головой, трясет ею в неверии, глаза затуманиваются мукой, отчаянием, пока я вдруг не вижу, как они наполняются влагой. Блестящей, как хрусталь, мне она кажется кровавой, каждая слеза, которая катится по грубой коже. Он молчит. Просто смотрит на меня, а я на него. Узнал…узнал. И я почти физически ощущаю, как ему больно. Невольно веду пальцами по мокрым щекам… вытирая эти слезы, чтоб их не видел никто другой. Они мои. Только для меня. Только мне. И нет большего признания, чем эта боль в черных глазах.
И на нас тоже смотрят. Я знаю. Она говорила, как любуется своими рабами, говорила, как любит продавать их и наблюдать за ними. Это ее фетиш.
Я знаю, что он хочет, чтоб я вытащила с его рта палку, а я знаю, что нельзя. Не хочу, чтоб заговорил, чтоб имя мое произнес. Платье сдернула через голову, а он снова отрицательно головой мотает. Глаза бешено расширены, все мышцы напряжены. Он в шоке. Он не может владеть своими эмоциями. Наклонилась ниже, оседлав его бедра… Ощутив мощную эрекцию промежностью. Мычит, и я слышу это рычащее «нет», он не хочет вот так, и я не хочу. И никогда бы не хотела с ним вот так. И я вижу его нарастающую ярость, его отчаянную злость, непонимание, боль.
— У нас нет выбора, — едва слышным шепотом на ухо, — нет выбора…
Глава 11
Обернулась, всматриваясь в стены, пока не заметила маленький черный ящичек под потолком. Пододвинула стул, взобралась на него и, стянув с себя остатки платья, завесила им камеру, предварительно помахав глазку пальчиками и послав воздушный поцелуй.
Ни черта ты не увидишь, сука. Это только наше. Мое и его. Только мы с ним можем видеть адскую боль друг друга, а ты можешь сидеть и скрипеть зубами. И слушать. Только слушать. Это все, что ты сможешь получить….
Вернулась к постели, видя, как судорожно сжаты зубы Хана на палке, как бешено вздымается его грудь. Как же я сходила с ума без него, как тосковала, как часто видела во сне, что он жив… Но и представить себе не могла, в каком аду он оказался.
Нет, я не ощущала, что он в моей власти. Наоборот. Это я была всецело в его скованных руках. Он словно сдавливал ими все мое естество, дрожащее от предвкушения прикосновений, от алчной жажды втянуть в себя каждый его вздох. Осязать, что он жив. Смотрит на меня, и я не знаю, что там в его глазах, что еще там живет помимо боли, помимо страданий. Его глаза все еще полны глубокой и беспросветной тьмой. Моя тьма, мой хаос, мой хищник. Даже если там притаилась моя смерть, я никогда не отступлюсь от тебя.
Сняла маску и отшвырнула в сторону. Увидела, как дернулся на цепях, как подался вперед, дико всматриваясь, пожирая, сжигая взглядом. И внутри волна триумфа вздымается, как цунами. Он скучал. Я это вижу. Я это чувствую.
Сделала несколько шагов…, а потом не выдержала, бросилась, падая сверху, сдавливая его лицо ладонями, впиваясь обезумевшими губами. Зацеловывая, толкаясь в его губы, щеки, глаза. Тыкаясь слепым котенком, все равно куда, лишь бы касаться, лишь бы ощущать горячую кожу и осознавать, что это не сон. И меня трясет от радости, от счастья, от страсти и от боли.
Быстро дергает головой, но я не убираю палку со рта. Я боюсь. Боюсь, что он нас выдаст. Боюсь, что скажет что-то, и мы умрем. Он умрет. Зажала лицо обеими руками, ловя безумный взгляд. И одними губами, беззвучно.
— Люблю тебя…ради тебя…молчи…прошу, молчи.
Дергается, но уже тише, продолжая смотреть мне в глаза своими, затуманенными хрусталем. Никогда не видела, как плачут смертельно опасные звери, как искажаются их черты, как дрожат все мышцы на лице и крепко сжимаются мокрые ресницы.
И я наклоняюсь к его губам, веду по ним своими, лаская его скулы, шею, плечи, потираясь щеками о его щеки, смешивая свои слезы с его слезами. Я тоже плачу по тебе. Мне больно. Наша боль, она настолько живая, что мне кажется, мы вместе сдавливаем ее трясущимися руками, а она грызет нас обоих до костей.