Вечер в Византии

– Неужели замужняя женщина не может сохранить самостоятельность?

– Только не с этим олухом, – отрезала Энн. – И спортсмен-то он никудышный! Ему дали стипендию от футбольного клуба, в старших классах он играл то ли в сборной штата, то ли в какой-то другой кретинской команде или что-то в этом роде, и на первой же тренировке в университете он повредил коленку и даже в футбол теперь играть не способен! Милый мальчик, ничего не скажешь! Ах, может, я и вышла бы за него, будь он умен или хотя бы честолюбив и собирался бы чего-то достичь в жизни. Но его отец торгует зерном и фуражом в Сан-Бернардино. О Боже, Сан-Бернардино! Не дам похоронить себя в какой-то пыльной прерии! Он твердит, что не имеет ничего против, если женщина работает. Пока не появятся дети, естественно. Подумать только, в наше время, когда в мире ежедневно происходит столько всего: войны, революции, безумства с водородной бомбой, убийства негров… женщины наконец решили возмутиться и потребовать, чтобы с ними обращались, как с людьми. Понимаю, я кажусь наивной и глупой, и не знаю, какого черта мне предпринять, но уверена в одном: не собираюсь кончить свои дни, обучая малышей умножению, только потому, что какой-то калифорнийский болван втрескался в меня. Говорю тебе, папа, секс – самая большая ловушка, изобретенная человечеством, и я постараюсь ее избежать. Хуже всего то, что, когда я услышала по телефону его голос: «Энн, я этого не вынесу», – мои внутренности мгновенно превратились в сладкий вязкий сироп. Дерьмо! Мне плевать, даже если он последний нищий, если ходит босиком, лишь бы стремился к чему-то: вступить в коммуну, выпекать соевый хлеб, выставить кандидатуру в конгресс, стать физиком-ядерщиком или путешественником. Конечно, крыша у меня еще не едет, но и не такая уж я мещанка. – Она осеклась и глянула на отца: – Или все-таки мещанка? Ты как думаешь?

– Не похоже, – успокоил Крейг.

– Просто не хочу жить в девятнадцатом веке. Ну и денек! – горько вздохнула она. – Нужно же было ему подсесть ко мне в читалке! К тому же он припадает на ногу из-за своего проклятого колена! Длинные волосы и светлая борода. В наше время по внешности трудно судить о человеке. И теперь он явится сюда и начнет есть меня своими голубыми глазищами, играть чертовыми бицепсами и слоняться по пляжу с видом человека, место которого на мраморном пьедестале где-нибудь во Фракии. И что, по-твоему, мне делать? Бежать?

– Это зависит только от тебя, – пожал плечами Крейг. – Не так ли?

Значит, вот что происходило с ней последние полгода.

Энн почти бросила стакан, расплескав виски по столу, и встала.

– Не удивляйся, если, вернувшись в Канны, увидишь, что меня здесь нет.

– Только оставь записку с адресом, – предупредил он.

– У тебя есть снотворное? – спросила она. – У меня нервы так натянуты, что, пожалуй, не усну.

Современный отец, весь вечер накачивавший дочь спиртным и без всяких комментариев, не моргнув глазом выслушавший ее описание плотских игрищ с молодым человеком, за которого она считает ниже своего достоинства выйти замуж, Крейг безропотно направился в ванную и вернулся с двумя таблетками секонала, гарантировавшего крепкий сон. Сам он в двадцать лет и без всяких таблеток дрых без задних ног даже под бомбежкой и артиллерийским обстрелом. Кроме того, тогда он был девственником. Бессонница – неотъемлемая спутница свободы.

– Возьми. И спокойной ночи, – сказал он, вручая ей таблетки.

– Спасибо, папа, – поблагодарила она, бросая снотворное в сумку и беря сценарий. – Разбуди меня утром перед отъездом. Позавтракаем вместе.

– Это было бы прекрасно, – кивнул он, не упоминая, что за завтраком, кроме них двоих, будет кто-то еще. Или что официант может наградить ее многозначительным взглядом.

Он проводил Энн до двери и смотрел ей вслед, пока она не исчезла в лифте вместе со своими таблетками и проблемами. Даже сейчас она чуть подражала походке Гейл.

Спать ему не хотелось. Он налил себе виски, задумчиво оглядел стакан, прежде чем сделать первый глоток. Неужели Энн права и он действительно много пьет? Ах эта придирчивая молодежь!

Он взял «Три горизонта» и принялся читать. Прочел тридцать страниц, но не увидел в них особого смысла. Вероятно, он слишком часто читал рукопись, и мозг уже отказывается ее воспринимать. Теперь уж совсем трудно сказать, должен он стыдиться своей работы или нет.

Возможно, в этот самый момент Уолтер Клейн в своем замке и Энн наверху, в одноместном номере, читают те же тридцать страниц. Судят его. От этой мысли ему сделалось не по себе.

Крейг заметил, что, пока читал, допил виски. Он снова взглянул на часы. Почти час. А спать по-прежнему не хочется.

Крейг вышел на балкон и поглядел вниз. Вода все прибывала, а шум волн становился громче. Движение на набережной значительно уменьшилось. До него донеслись голоса с американским акцентом, женский смех. Крейг подумал, что женщинам следовало бы запретить смеяться в полночь под окнами одиноких мужчин.