Вечерний час

— «Теперь улица была совсем узкая, а дома некрашеные и как будто трухлявые. Негры в нижних рубахах стояли у порогов, и негритянки раскачивались в качалках на покосившихся крылечках. Негритята, игравшие на мостовой, бросали свои занятия и глазели на них. Они проходили мимо магазинов с черными покупателями, но не останавливались в дверях. Черные глаза на черных лицах отовсюду следили за ними» — нараспев читал Паша. Некоторые места он еще дома самостоятельно перевел с русского на английский, а потом сравнил с оригиналом и заучил наизусть. Описание нищего района для цветных в южных штатах Америки действительно впечатлило ребят.

— У нас все до сих пор так, и ничего! А тут прямо как ужастик какой-то, — задорно сказал Хиллар.

— Между прочим, жанр южной готики — это своего рода литература ужасов, в ней многое основано на древних, первобытных страхах и порывах, на чувстве безнадежности, — заметил Паша. — Возможно, выходцы из Африки привнесли в культуру и религию южных штатов многое из своих языческих верований. Ничего подобного этому жанру больше не было нигде, хотя литература, проникнутая мраком, надломом и безысходностью, характерна и для России. Но об этом мы поговорим как-нибудь позже.

Он перелистнул несколько страниц и сказал:

— А вот так афроамериканцы выглядят в другом рассказе, написанном от лица одного из них: «Многие выглядели нарядно — вечер был субботний. Волосы у женщин были завиты локонами или выпрямлены, а ярко-багровая помада на их полных губах сильно контрастировала с темными лицами. На них были какие-то чудные накидки или пальто самых ярких расцветок и длинные платья, у некоторых в волосах сверкали украшения, а к платью иногда были приколоты цветы. Красота их могла соперничать с красотой кинозвезд. И такого же мнения придерживались, по-видимому, сопровождавшие их мужчины. Волосы у мужчин были блестящие и волнистые, высоко зачесанные на макушке, некоторые носили очень высокие шляпы с залихватски загнутыми на один бок полями, а на лацканах их разноцветных сюртуков красовался цветок. Они смеялись и разговаривали со своими девушками, но делали это вполголоса, потому что в вагоне находились белые. Белые почти никогда не выряжались и вовсе не разговаривали друг с другом — только читали газеты и разглядывали рекламы и объявления».

Читая эти строки, Паша вновь волей-неволей вспоминал отца и его супругу: в Питер они всегда приезжали в яркой и затейливой одежде, обожали все броские цвета от красного до кислотно-желтого, оба носили бижутерию, узорные шейные платки, рваные джинсы с немыслимыми орнаментами. На фоне мрачноватого северного города они тогда казались сошедшими со страниц чудесной сказки. Впрочем, теперь он увидел Эфиопию своими глазами и убедился, что большей частью она тоже написана в монохромной палитре, будто старый советский фильм, а отдельные разноцветные всполохи лишь подчеркивали ее прозаичность.

Постепенно ребята увлеклись обсуждением рассказов, и Паша не сразу заметил, что к ним присоединилась Амади — она украдкой проскользнула сквозь приоткрытую дверь и устроилась в заднем ряду. Лишь случайно глянув в ту сторону, парень слегка растерялся и приумолк. Хиллар заметил это, оглянулся назад и грозно посмотрел на сестру.

Когда часы занятия истекли, все пошли в столовую. Паша и Хиллар заняли один столик и девушка, боязливо нахохлившись, присела рядом с ними.

— Ты что тут делаешь? — строго спросил Хиллар по-английски.

— Хотела послушать, у вас так интересно, — ответила Амади робко и еще сильнее втянула голову в плечи.

— Что-то раньше ты не особенно тянулась к знаниям, — усмехнулся брат. — Хочешь учиться, так иди в свой класс, а лучше матери помогай.