Вечное возвращение

Настолько давно это было. Но уже тогда тянулся (и не мог дотянуться) к своему Восьмому Дню День Седьмой; и делал он это именно руками и крылами Адама.

У Адама, у глиняного, были могучие руки и были у него незримые крылья; и сердце у него было – достоин он был настоящего обжига, настоящей любви; но – отчего же не сказал Отец, что всё это хорошо

А оттого, что они сами так о себе должны были (бы) сказать; тогда и выяснилось (бы), есть ли у них со-весть. То есть присутствует ли она (со-весть) в мире с его со-творения. Или только тогда появилось её понимание, когда люди стали передавать друг другу Благую весть; но – это всего лишь одна из версий (есть и другие).

Но факт остаётся фактом: Отец не сказал (не только своим своим детям, но и остальному миропорядку), что это хорошо (что такое «это» – тоже можно строить домыслы-версии; наиболее реальная среди них: «это» – это и совершенно всё, и всё совершённое, и в то же время ничто).

Факт остаётся фактом: Отец не допустил её к Адаму (ибо – такая встреча была бы даром небес; какой же «это» обжиг, если своё «я» дано во всей полноте (и сразу)?

Но чтобы они всегда знали о существовании друг друга (ибо только друг другу они оба по душе), Отец навсегда смешал их сны, предрассветные и самые лёгкие. Именно во сне Адам и Лилит друг друга и увидели; и даже более того – только во сне они друг друга и видели!

Мифическая (в семитских преданиях) версия спора мужчины и женщины: кому из них быть сверху во время близости (соития ин и янь) – не более чем предмет шуток бессмертной пары, как это мы видели: переброс аллюзиями между Яной и Ильёй! Дескать, именно во сне они и встречались.

Причём каждый – в своём. Именно в своём сне; далее начинается тайна миротворения: День Шестой завершился; но – сразу же уступив свое место Дню Восьмому. Ведь День Седьмой (то есть тот самый рай, из которых Адаму и Еве предстояло быть изгнанным) так и остался во сне.

А чтобы силою (своею) и волею (своею), а не даром сумели они друг друга принять в свои души (ставшие единой душой ин и янь), её удалил Отец в безжалостную (как и она сама, ничего не знающая о жалости) пустыню – ибо слишком много в неё Стихий, и чтобы ничего к ней не добавить; и стала она в пустыне жить.

Так и не вкусив ни райского яблока (ни зла и ни добра не познав; точнее: не дробя единое на оттенки); и смерти не зная. Но память о том сне, в котором приходила она к своему Адаму, осталась у неё; ничего, кроме памяти.

Ему сотворил Отец ещё одну женщину – и не даром: сотворена она была из ребра адамова и стала плотью от (его) плоти; причём – вся адамова плоть была пропитана памятью того сновидения! И это соединило Адама и женщину (наречённую Евой) цепью недосягаемого.

Стали они друг другу нужны, оба в ожидании подлинной жизни; но!

Пробрался в евины сновидения помысел-Змий (персонаж интереснейший, состоящий в родстве с искусом-искусством и прочей поэзией), и предложил им стать как боги (стать псевдо-демонами Максвелла: перевозчиками, ноями и прометеями).

Казалось, лишь протяни бог-Адам и бог-Ева руки, и целый мир упадёт в них; старый мир; но – так и стали они псевдо-подобны самим себе. Казалось бы, зачем они (такие: атомические и патологоанатомические) друг другу?

Казалось бы, зачем им (таким) такой – мельчайше персонифицированный до корпускул псевдо-мир? Ведь не для некоей телесной пользы! Не для услад гениталиям и желудку.

Но именно знание об извлечении пользы стало у них заместо прозрения; и что вышло? А вот что: стали вечно Адам и Ева пребывать в (тщетном) ожидании небывалого единения друг с другом (и с миром) – посреди этих мёртвых корпускул; но – всё это не более чем игра иллюзиями, экзи’станс взаимного тщеславия.

Ведь даже сама смерть приходила к ним (Адаму и Еве) посреди игры; но – приходила она лишь к тем, кто не мог отодвинуть срок её прихода (то есть ежели не удавалось доиграться: окончательно стать богом или богиней – теми, кто единство разнимает на части, а потом – через экзи’станс – сумеет с пользою для себя собирать в нечто почти что живое).

И с той поры только сны оставались у Адама и Евы (я бы даже хотел сказать – и до сегодняшней встречи Яны с Ильей); но – таких встреч на протяжении вечности было без счета и даже с избытком.

Ведь все эти перипетии и переплетения их (Адама и Евы) снов – тоже не более чем дурманящие сны во сне.

Но стала им обоим душою души и жизнью жизни – та, что была прежде Евы: стал Адам повсюду искать её, и всегда стала Ева стремиться походить на неё; так они жили – порою искусно играя внешними миражами и внутренними иллюзиями (подобиями небывалого своего бытия); так они жили той жизнью, что лишь однажды явилась во сне.

Обрушивались горы. Приходили и уходили племена и народы. Для неизбежно прекрасной Лилит и её Адама – ничего вокруг них не менялось.