Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Тяжело читать его слова о самоубийстве матери, что это мол было наилучшее решение, в коем он ее понимает и оправдывает. Как мы показали выше, это совсем и не верно. Ближе к правде выразилась квартирная хозяйка Цветаевой А. Броделыцикова, сказав, что ей бы следовало подержаться еще. Объяснять фразу Мура желанием выказать бесстрастие и не вызывать к себе жалость (как это делает Белкина) неубедительно: он мог с таким же успехом сказать, что решение Марины было неудачным и несвоевременным. Да и какая некрасивая поза! Самую суть этого юноши, всегда больше всего думавшего о том, как бы получше одеваться и поэффектнее выглядеть, определяет мимоходом сама же Белкина: ему хотелось быть наравне со временем и слышать голос эпохи. А какая это была эпоха и время, – нам известно! Освобожденный от материнской опеки, Мур сполна сумел использовать покровительство писателей (Асеева, А. Н. Толстого, Ахматовой, Лебедева-Кумача) и справиться с трудностями существования. Но, увы, его ждали призыв в армию и смерть на фронте…

Другую картину предлагает нам Аля. Нам было бы легко сочувствовать молодой женщине, внезапно вырванной из счастливой для нее жизни и брошенной в ад Гулага. Но когда мы читаем в ее письмах из лагерного барака любовнику, Самуилу Гуревичу (она-то его именует мужем; но это трудно признать, поелику у него имелась законная жена, с коей он до конца и сожительствовал) клятвы в пламенных любви и преданности к Вождю (сиречь, Иосифу Виссарионовичу), а в письмах к теткам – поздравления с годовщиной октябрьской революции, то наша симпатия умирает! О таких людях, вспоминаешь горьковскую формулу, что дураков надо бить по голове, пока поумнеют. И – били! Аля отстукала 16 лет заключения (с небольшим перерывом); Гуревича расстреляли (годами позже). Прав оказался Бунин, предупредивший Алю перед отъездом в СССР: «Дура, тебя сгноят в Сибири!» Она и приехала… в Туруханск.

Аля выражала сожаление, что ее не было с матерью, когда та покончила с собою. Но не она ли ее и погубила, завлекая под власть большевиков? Отметим еще ее дурной вкус при попытках (неудавшихся) посмертно издать книги М. Цветаевой в СССР: Аля настаивала выбросить чудные романтические пьесы 20-х годов и включить экспериментальные поэмы поздних лет (которые не то, что неискушенному подсоветскому читателю, а самому-то образованному трудно понять!).

Жаль, что и в «Скрещении судеб» налицо белые пятна. Например, были ли вообще, и какие, сношения у Марины с ее сестрой Асей, уже сидевшей под замком к моменту ее прибытия? И по каким именно причинам другая сестра, старшая, Валерия, отказалась с нею встречаться?

Страх себя скомпрометировать перед властями? Осуждение за эмиграцию? Тут, может быть, наоборот – за возврат?

В более благоприятном свете, чем прежде, встает Асеев. Оказывается, не он, а Тренев был против прописки Марины в Чистополе. И он приютил осиротевшего Мура (что тот сумел себя сделать нестерпимым – особь статья).

Зато несимпатичен Пастернак, сам признавшийся, что стал к Цветаевой равнодушен, и не помог, когда следовало. Курьезно, что даже Лебедев-Кумач[290], покровительствовавший Муру, и Жаров[291], выручивший из неприятностей Алю, когда та жила в Рязани, проявили больше человечности, или, по крайней мере, профессиональной спайки!

Удивляет крайняя неряшливость в воспроизведении и в переводе иностранных цитат, отличающая книгу; и которую вряд ли можно приписать автору. В удачно выбранном эпиграфе ко всей работе в целом, «Requiem aeternam dona eis!» (Покой вечный даруй им), вместо requiem напечатано reguiem (!).

Вместо patusage поставлено patupage. Слово select переводится как «естественный»; а оно означает «изысканный» или «отборный». Вмесго j’y mets des frais стоит s’y mets des frais. «Je suis assis a 1’ombre du pilier» переведено «Я сижу в тени быка», вместо «в тени столба», создавая двусмысленность или просто нелепость.

Очень неприятна манера писательницы всюду употреблять формы вроде: жить в Голицино, уехать из Большево, при Берия; тогда как сами Марина и Аля пишут правильно: в Голицине, в Большеве, при Берии. Неправильно назван (многократно!) особняк графов Соллогубов: сологубовский (через одно л).

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 18 февраля 1989 г., № 2011, с. 4.

Большевики и искусство

В книге академика В. Обручева «Григорий Николаевич Потанин. Жизнь и деятельность» (Издательство Академии Наук, Москва-Ленинград, 1947), излагающей биографию известного путешественника по Монголии, Китаю и Тибету, мы находим следующее место: