Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Лишний раз убеждаешься сколь нереальный (и потому, в конечном счете, невинный) характер носили увлечения Цветаевой.

Волконский, который вообще был равнодушен к женщинам, в том числе и к ней; Бахрах – дружба и затем ссора при переписке, и полное разочарование при встрече; Пастернак – серия «невстреч» (из них наиболее печальная последняя: он отказался ее приютить у себя на даче, и тем подтолкнул к эвакуации… и смерти в Елабуге); Рильке, с которым она никогда в жизни не виделась совсем…

Начинаешь даже сомневаться: было ли у нее что-либо с Родзевичем? Вопреки вроде бы конкретным подробностям свиданий и разговоров. Во всяком случае, он был совершенным ничтожеством, созданием ее воображения.

И, конечно, если бы она разошлась с Эфроном, а не хранила ему верность, лучше было бы для нее (и для нас!). Но, как она упоминает, она не сталкивалась с мужчинами, руководству которых могла бы подчиниться; напротив – с такими, которые сами ждали от нее руководства. В душе же у нее жила мечта об ангеле, – не о человеке с ангельским характером, а о подлинном, метафизическом ангеле. Но, если это вообще и возможно, – с нею такого не произошло.

Она отдается материнской любви. И не видит – а со стороны ясно видны, по сделанным ею записям, – черствость души, безразличие к ней и внутреннюю пустоту своего сына, сказывавшуюся с самых малых лет. Сколько Мур был способен на чувства любви и уважения, – они принадлежали отцу. О матери же он убийственно говорил (когда она сказала, что мать бывает одна), что, когда она умрет, папа, мол, женится на другой.

Мы наблюдаем ее движение к неизбежной гибели, – но не нашлось никого, кто бы сумел ее на этом пути удержать…

Наброски сочинений (в том числе не осуществленных, как поэма об Ахилле) часто очень интересны; там и сям натыкаешься на глубокие, умные и верные мысли, – а иногда и на парадоксальные, с которыми трудно согласиться.

В чем еще состояло ее заблуждение, – это в желании подражать и следовать поэтам, на деле куда менее значительным, чем она сама, – Пастернак, Маяковский. Сомнительно и то, было ли для нее благодетельно влияние Рильке, – типичного «поэта для немногих».

Так или иначе, для тех, кто любит Цветаеву, это «неизданное» представляет большую ценность.

Высказывания о Цветаевой Бродского, – ныне уже покойного кумира любителей модернистской поэзии, – во многих отношениях любопытны: смесь верного и неверного, иногда симпатичного, а порою отталкивающего.

Книжка дает больше, чем обещает название: его отзывы о многих поэтах Золотого и Серебряного века, а также и о современных.

Цветаеву он категорично считает крупнейшим поэтом XX века, – не только в России, а и во всем мире! С чем все же трудно согласиться, даже и для одной России, где ее современниками являлись Гумилев и Есенин (курьезным образом, она сама первым восхищалась как героем, но, видимо, не как творцом; а ко второму, относилась с пренебрежением).

Приходится признать правильным замечание Бродского: «А эта поголовная аморалка есть именно то, что XX век предложил нам в избытке». (Он и ценит особо Цветаеву за то, что ей такое положение вещей было неприемлемо).

Выпишем его характеристику Эфрона: «Негодяй Эфрон или ничтожество – не знаю. Скорее, последнее, хотя в прикладном отношении, – конечно, негодяй. Но коли Марина его любила, то не мне его судить».

Целиком подпишемся под его отзывом о Батюшкове: «Батюшков колоссально недооценен: ни в свое время, ни нынче».

Наоборот, его полные шипящей злобы фразы о Тютчеве приподымают завесу надо всем худшим в воззрениях и в душе самого Бродского: за то, что Тютчев был «верноподданным», он приравнивает того ко сталинским подхалимам! И с ужасом предсказывает, – вероятно, правильно! – грядущие успех и популярность Тютчева в России, именно в его качествах славянофила и патриота. Увы! Несмотря на все испытания, что Нобелевский лауреат перенес со стороны советских властей, он в глубине сердца сохранил немало из заветов Октября.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 29 августа 1998 г., № 2507–2508, с. 5.

И. Кудрова «Версты, дали… Марина Цветаева: 1922–1939» (Москва, 1991)

О Цветаевой теперь пишут много; главным образом, женщины. Небольшая книжка Ирмы Кудровой очень неплоха, и подкупает любовью автора к разбираемой ею писательнице. В отличие, заметим, от целой школы за границей, русских и иностранных специалистов по очернению памяти талантливой поэтессы с трагической судьбой. Мы не имеем, конечно, в виду таких серьезных и честных работ, как книги М. Разумовской, В. Швейцер и В. Лосской.