Столкнувшись с непреложным фактом голода и разорения в деревне, он отделался неопределенным сожалением, что ничего не может изменить. Что, само по себе, было не совсем верным, – и что не мешало ему пользоваться почестями и материальными благами от этой власти исходящими…
Со стороны писателя, сперва не лишенного таланта, хотя и быстро исписавшегося, мы бы ждали хоть каких-то оригинальных и интересных мыслей; но тут мы их не находим. Или их вообще не было, или Шкапо их не схватил. Напротив, некоторые изречения Алексея Максимовича по общим вопросам, – например, о любви, – поражает своею банальностью и поверхностным, неглубоким рационализмом.
Интересны лишь немногие места, где мы узнаем об индивидуальных пристрастиях Горького. Скажем о том, что он специально любил чехов и считал их самым «умным и культурным народом в Европе». Или еще о том, что он был страстным поклонником эсперанто и думал, что этому искусственному языку предстоит великое будущее.
Может быть, в самом конце пути – Горький, унизив себя рептильным служением чудовищному советскому строю, кое-что и понял, кое о чем и пожалел. На что намекают последние его слова, зафиксированные Шкапой, в беседе между ними в 1935 году: «Окружили… обложили, ни взад, ни вперед! Непривычно сие!»
Реакция слушателя была такая: «Мне показалось – я ослышался: необычны были голос Горького и смысл его слов».
Ну, если раскаяние и посетило душу погубившего свое дарование и свою репутацию старого человека – оно было слишком поздним, бесплодным и бесполезным…
В тот же том включены очерки путешествия Шкапы, в 1928 году (с группой ударников) по Европе на советском теплоходе, с посещением Германии, Англии, Италии и Турции. Это – картины зарубежного мира, увиденные молодым энтузиастом коммунизма через специфические очки своих воззрений и привитых марксизмом идей. Они любопытны как отражение своего времени.
Мы упомянули выше, что преданный и экзальтированный приверженец революции и великих задач построения нового мира заплатил за свои заблуждения долгим прохождением адских кругов Гулага. Участь, постигшая многих подобных ему.
А. Ваксберг. «Гибель Буревестника» (Москва, 1999)
Перед нами очерк жизни Горького, составленный на основе неизвестных до сих пор документов и бесед с людьми, имевшими отношение к событиям.
Очерк, написанный как увлекательный детективный роман. Да и по жанру отчасти близкий к тому: особенно в конце, где речь идет об остающихся и посейчас загадочными обстоятельствах смерти писателя, а еще до того – его сына.
Мы узнаем, во всяком случае, что у НКВД руки были очень длинные: в его сетях находилась не только сноха Горького, Тимоша, но и жена Ромэн Роллана, по первому браку княгиня Кудашева, урожденная Кювелье. Не говоря уж об интернационального размаха авантюристке Закревской (она же Бенкендорф, она же Будберг).
Книга, конечно, разоблачает «Буревестника», в карьере которого много темного (в различных смыслах). Но надо отдать должное большой объективности автора: он подчеркивает все то добро, какое исходило из тех же рук, что и некрасивые поступки разного рода.
Горький, в первые годы после революции (да иногда и позже) спас немало жизней; дал хлеб и шанс выжить многим интеллигентам, предоставляя им работу в своих культурных предприятиях (а те тоже могут расцениваться как полезные для России).
Только, к несчастью, все это делалось путем союза с сатанинской властью, и в какой-то мере на пользу ей.
В целом же, рисуется довольно банальная картина. Горький любил широкую (можно сказать и роскошную) жизнь, в кругу льстецов и прихлебателей (и напротив не выносил критики и возражений).
Сперва он, как выходец из низов, рвался вверх, что сближало его с революционерами. Хотя идейные-то революционеры часто происходили из богатых, а то и знатных семей! Да и революционный писатель мог гораздо скорее дорваться до славы и бытовых благ, чем консервативный.
Февральская революция его вполне устраивала: он был уже известен и материально обеспечен; поэтому октябрьскую он принял сначала в штыки. Но, убедившись в ее победе, поспешил с нею примириться.
Возможность влиять на правительство, играть важную роль в стране очень ему понравилась; но на этом пути он встретил сопротивление Ленина, хотя и ласкавшего его, понимая пользу, которую из знаменитого сочинителя возможно было извлечь.
Это привело к отъезду, – но не к эмиграции: деньги, и весьма солидные, шли из СССР; и это определяло все.
Ненависть к эмиграции, гнусная брань по ее адресу составляет, уже и в заграничный период, одну из позорных страниц в истории А. М. Пешкова, alias[289]
Горького.«Живые мертвецы», «гниль» и т. п. – самые еще скромные из его выражений о людях без компромиссов боровшихся за правду, перенося тяжелые лишения.