Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Специальный аншлаг на переплете обещает (для подсоветской публики?) подробности жизни на вилле в Грассе. Но мы все детали уродливых любовных треугольников и четырехугольников знаем уже досконально, – лучше, чем нам хотелось бы! Им посвящены записки Кузнецовой, Бахраха и многих эпизодических свидетелей.

В основном же, о событиях существования Ивана Алексеевича Бунина Михайлов говорит чрезвычайно кратко; зато пространно рассуждает про его творчество, – но рассуждает не глубоко, не очень интересно и порою неубедительно.

Согласимся с ним в одном: Бунин как поэт не менее, а возможно и более значителен, чем как прозаик.

Странный у автора книги литературный вкус! Вот как он перечисляет таланты Серебряного века: А. Блок, И. Бунин, М. Горький, И. Анненский, Ф. Сологуб, А. Куприн, Л. Андреев, В. Маяковский, А. Ахматова. В списке отсутствуют Гумилев и Есенин, два крупнейших поэта тех лет! Неужели г-н Михайлов ставит не только Ахматову, но и Анненского выше Гумилева, а Маяковского выше Есенина? Пожалеем его; он, значит, крайне близорук.

Другие его оценки тоже наводят на сомнения. Он раз за разом твердит о «духовном здоровье» Чехова. Хмурый, безрадостный взгляд на мир, беспощадные развенчивания окружающей среды, – такое ли уж это здоровье?

Он подчеркивает преклонение Бунина перед Толстым. Любопытно бы знать, что сказал бы Лев Николаевич о «Деревне» с ее чудовищной, явно преувеличенной картиной пороков и недостатков русского крестьянства?

Cum grano salis[294] принимаем и утверждение об «аполитизме» Бунина. С началом революции, да и раньше, он свои политические взгляды четко выразил, в следующих, например, строках (датирующихся 1915 годом): «Народ сам создает правительство, и нечего все валить на самодержавие. Очевидно, это и есть лучшая форма правления для русского народа, недаром же она продержалась 300 лет!»

Сильно преувеличивает эрефийский литературовед близость Бунина с демократическими, левыми кругами литераторов. Он принужден был, так и так, вращаться в их среде, – иной не было. И, волей-неволей, к ней, понятно, приспосабливался.

Нравится Михайлову изобразительная способность разбираемого им писателя, умение подметить у людей их характерные внешние черты. Увы, тот пользовался этим даром для написания «злых карикатур» (как сам Михайлов выражается). Возьмем его портрет Брюсова: «Говорил этот гостинодворец высокопарно, с отрывистой и гнусавой четкостью, точно лаял в свой дудкообразный нос». Нам сохранилось много отзывов о наружности Брюсова (человека, может быть, и мало симпатичного), но так гадко о нем никто другой не говорил.

Вообще, хотим мы или нет, а надо признать правоту Горького, охарактеризовавшего Бунина словом «недобрый». Все его суждения о современниках убийственно злы. Хотя иногда целиком или частично и справедливы.

Вот он о том же Горьком: «Когда же наконец раскусят этого плута, когда наплюют в эти бесстыжие зеленые глаза?»; «У Горького была болезненная страсть к изломанному русскому языку (“вот я вам приволок свою книжицу, черти лиловые”)».

А вот о Катаеве: «Очень способный и пустой прохвост, порой даже очень глупый и плоский».

Да что цитировать! Таких отзывов из-под его пера вылилось – несть числа…

О нем же самом с неожиданной проницательностью дельно выразился Б. Зайцев, в письме Михайлову: «Настаивая на связи Бунина с Толстым, Вы правы, связь есть, но есть и огромная разница: духовный мир – совесть, человеколюбие, сочувствие обездоленным, сострадание, чувство греха и ответственности перед Богом – этого у Бунина почти нет, а у Толстого, в его душе, как раз занимало огромное место. (Да и вся наша великая литература XIX века была полна этим, в этом и величие ее)».

В самом деле, морально у Бунина мало чему можно научиться. Нестерпимый страх смерти… жажда удовольствий… любовь как жестокая жажда удовлетворения (и потому – источник страдания…). Иной вопрос – красивости стиля. Да ведь не в них главное! Писатель должен иметь что сказать…

Политически звездный час Бунина пробил, когда он написал «Окаянные дни» (и когда клялся себе не мириться с большевизмом). Самое же низкое падение произошло, когда он, опьяненный лжепатриотизмом послевоенных лет, ходил на «светские беседы» к советскому послу Богомолову и производил ряд других неприличных курбетов перед ликующей в тот момент советской властью.

По-человечески, его можно понять. Ему сулили золотые горы, и он видел пример А. Н. Толстого, реально получившего горы благ, продав душу Дьяволу. Бунин все же одумался, за что достоин похвал. Но успел прочно себя скомпрометировать в глазах всех порядочных людей Зарубежья, – и наделал тем себе массу бед.

Михайлов говорит, в этом томе в 500 без малого страниц, о многих других писателях, кроме Бунина, главным образом эмигрантских.