Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Увы, то, что за ними последовало, оказалось еще гораздо хуже! После кратковременной немецкой оккупации здесь прочно утвердились большевики, и их-то уж гонение на Церковь, да и на всю лучшую часть населения было поистине ужасным: с болью в сердце читаешь посвященные времени их господства страницы…

О современности, о последних днях, писатель нам рассказывает сравнительно мало.

Зато интересны красочно даваемые им портреты различных политических и культурных деятелей минувшего: Столыпина, Нилуса, поэта К. Р., ученого Будзиловича…

Любопытны высказывания по животрепещущим вопросам, делавшиеся в разное время и представителями различных слоев. Как, например, слова католического епископа Луцкого, Андрея Липовского вскоре после введения унии: «Унию создали зря, необдуманно, не разузнав хорошенько, желает ли ее население, по легкомыслию и лишь бы удовлетворить честолюбие отдельных лиц; и духовенство, и шляхта, и простой народ не сочувствуют ей». Как видим, и среди поляков были разумные люди, правильно расценивавшие ситуацию!

Или приведем, из совсем недавнего прошлого, датирующееся 1957 годом высказывание иеромонаха Иоанна Снычева: «Решительно надо сказать, что отделение Белоруссии и Украины – чудовищная нелепость, затея провокационная, гибельная и безумная. Впрочем, есть все основания предполагать, что естественное притяжение здоровой русской государственности, когда она будет восстановлена на территории России, решат этот надуманный вопрос достаточно быстро и безболезненно».

Нельзя лучше резюмировать суть дела: пожелаем, чтобы оно так и произошло!

К сожалению, автор, столь компетентный во всем, касающемся его родины, проявляет порою удивительное незнание Зарубежья, в частности русского.

Так, на странице 187 он путает солидаристов с младороссами (!), а на странице 188 сообщает, что «Часовой» издавался в Югославии (!).

Надеемся, что в будущем эти ошибки, досадные, хотя и второстепенные, будут исправлены, что повысит ценность интересной и полезной в целом работы.

Дополним одной деталью биографию митрополита Владимира (Тихоницкого), закончившего свои дни в Париже, в юрисдикции Константинопольского Патриарха. Он занял свой пост после смерти обезумевшего митрополита Евлогия, желавшего подчинить управляемую им Церковь советской Москве.

К чести митрополита Владимира, известного в остальном своим миролюбием, он решительно положил этим тенденциям конец, ответив на претензии Московского Патриарха достойными словами: «Принимаю к сведению, но не к исполнению».

Заслуга покойного владыки была велика: угрозы захвата парижских храмов находившейся в полном подчинении у большевиков подсоветской Церковью, если бы она сбылась, оказалась бы чреватой скверными последствиями.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 29 апреля 2000 г., № 2593–2594, с. 5.

Ю. Лотман. «Беседы о русской культуре» (СПб., 1994)

Книга представляет собою попытку, – к сожалению, слишком робкую, – реабилитировать русское дворянство и в частности русскую дворянскую культуру.

Увы, у автора чересчур много родимых пятен большевизма… они проявляются, например, в том, что о русских монархах он всегда отзывается враждебно. Молчит о всем том хорошем и разумном, что они делали и, напротив, выпячивает их грехи и ошибки.

Иногда – до смешного несправедливо. Александру Первому он ставит в вину, что тот пытался предотвратить войну 12-го года и был потрясен, когда она стала свершившимся фактом. Право, это делает ему честь! Мысль о неизбежной гибели тысяч его подданных, не говоря уж о врагах, ответственность за которую он должен был на себя брать, не могла не волновать благородного человека, каким он являлся.

Некоторое снисхождение находит у автора только Петр Первый; опять же, – в силу сложившегося у большевиков канона.

Другой стандарт, взятый из того же источника, – культ декабристов (давно бы пора эту схему пересмотреть!) и восторги перед Радищевым: сему последнему отведено примерно столько же места, как Суворову; а разница в талантах и в значении для России у этих двух людей, как никак, громадная! Впрочем, суждения Лотмана[299] о Суворове вообще несправедливы и поверхностны.

Несколько комично, – хотя, в сущности, и похвально, что исследователь своей (и впрямь несколько одичавшей, – но настолько ли уж?) аудитории объясняет, словно маленьким детям: что такое были балы, что такое была дуэль, что такое была дворянская честь. Нам, в эмиграции, эти разъяснения, во всяком случае, ни к чему: мы знаем, что это за вещи, и мы их целиком отнюдь не забыли.