Читаем Вечные ценности. Статьи о русской литературе полностью

На поставленный в подзаголовке вопрос: «Герои или предатели?» автор определенно отвечает, да, герои, и главное – жертвы. Тогда как в большевицкой России, да к сожалению и в постсоветской люди, сражавшиеся во Второй Мировой войне на стороне Германии изображаются именно как «изменники родины» и осыпаются ругательствами.

Чрезвычайно интересны данные, в начале книги, относящиеся к инициативе Б. Бажанова (бывшего секретаря Политбюро, эмигранта с 1928 года) организовать из советских военнопленных в Финляндии русскую армию для борьбы с большевизмом. Мы узнаем, что его работа шла с большим успехом и лишь поражение Финляндии, принужденной заключить мир, остановило ее развитие.

В дальнейшем, автор разбирает возникновение, действия и гибель РОА, казаков на немецкой службе, Русский Корпус и различные локальные и антипартизанские движения на территории России.

Жаль, что он почти не касается национальных боевых частей, составленных из советских граждан и действовавших в составе германской армии.

Несколько удивляют резко отрицательные отзывы автора о генерале Хольмстоне-Смысловском (придирки к получению им чинов, к полученному образованию…), который оказался вождем, сумевшим спасти своих людей, выведя их в нейтральный Лихтенштейн.

Тогда как он, напротив, идеализирует генерала Меандрова, который по непростительной доверчивости к американцам запрещал своим подчиненным бежать из лагерей, где те были собраны после войны, – и тем предопределил их гибель.

В «Русских солдатах Вермахта» вполне верно показано, что одной их главных причин неудачи антибольшевицкой кампании в годы Второй Мировой являлось слабое в ней влияние белой эмиграции, которую немцы всячески не допускали к контакту с подсоветскими бойцами с коммунизмом.

Отмечено и противодействие их участию в борьбе со стороны руководства Русской Освободительной Армии. Это последнее не следует, впрочем, преувеличивать, и оно явно слабело и отпадало в ходе эволюции движения.

Главное же, противодействие это на самом деле исходило именно от руководства, а отнюдь не от масс.

Александров сам упоминает о том, что, например, в процессе акции Бажанова, солдаты предпочитали иметь офицерами старых эмигрантов, а отнюдь не советских. И что в антипартизанских отрядах люди с большим доверием смотрели на эмигрантов, чем на офицеров советского производства.

Враждебность, какая встречалась у бывших красных генералов и вообще высших чинов отчасти диктовалась соперничеством, а с другой стороны – прошлым эсэсеровского комсостава, подвергавшегося долгие годы настойчивой коммунистической агитации. Отсюда и их симпатии к «левой демократии».

Настроение рядовых бойцов и офицеров низшего ранга было иным, что, между прочим, и проявилось в первые послевоенные годы в лагерях УНРРА, где на первый план выдвигались, например, монархисты из старой эмиграции как H. Н. Чухнов и члены Высшего Монархического Совета.

Этот эпизод истории, понятное дело, энергично замалчивается левыми силами, и в результате мало кто о нем знает или помнит.

«Наша страна», Буэнос-Айрес, 13 января 2007 г., № 2811, с. 2.

Н. Громова. «Эвакуация идет…» (Москва, 2008)

Название можно бы уточнить так: «Советские писатели в эвакуации во время второй мировой войны, в Чистополе, Елабуге, Ташкенте и Алма-Ате».

Перед нами интереснейшие и превосходно подобранные материалы о судьбе эвакуированных подсоветских литераторов в 1941–1944 годах. В том числе о Цветаевой и ее сыне, об Ахматовой, о Пастернаке, о Фадееве, о Чуковском, об А. Н. Толстом и о многих других, менее известных, как о Луговском, Зенкевиче, Белкиной.

Весьма любопытна идеологическая эволюция многих из них в эту эпоху, включая даже и наиболее преданных, и лояльных по отношению к советской власти: все почувствовали, насколько ложным было все, что им приходилось писать согласно канонам социалистического реализма; а также им казалось, что после войны жизнь должна измениться к лучшему.

Как мы знаем, их ожидало глубокое разочарование…

Автор вполне правильно понимает и положение, и настроения писателей, да и широких масс населения, и освящает их трезво и честно.

Книга содержит массу фактических данных, и мелких, и весьма существенных, и безусловно представляет большую ценность.

А читается взахлеб, как детективный или авантюрный роман.

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 17 января 2009 г., № 2859, с. 2.

О. Платонов. «Тайная история России. XX век. Эпоха Сталина» (Москва, 1996)

Читаешь эту мерзкую книжку, и невольно думаешь: «Наваждение! Или не состоялся крах большевизма? Не было перестройки? Не имели место разоблачения Сталина Хрущевым?»

Перейти на страницу:

Все книги серии Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное