Читаем Вечные ценности. Статьи о русской литературе полностью

Превосходная книга Ларисы Васильевой[304] дает даже больше, чем обещает ее заглавие: мы тут встречаем портреты и биографии не только супруг советских вождей высшего ранга, но и некоторых других «женщин русской революции», как Инесса Арманд и Лариса Рейснер.

Автор следует прекрасному методу: избегая личных осуждений, говоря о людях объективно и даже с симпатией, она неумолима к их политическим заблуждениям.

Собственные ее оценки, в целом необычайно трезвые, выражены в таких вот, например, замечаниях: «И кому, подумает иной читатель, мешал этот царский строй, если самых что ни на есть злостных революционеров в ссылке, как на убой, откармливали?».

Речь идет о жизни Ленина в сибирской ссылке. А вот о его путешествии в «пломбированном вагоне»: «Самые разные европейские силы способствовали передвижениям революционеров не без своей заинтересованности: внутренняя борьба за власть ослабит вселенского монстра на внешних рубежах».

Для них-то монстром была Россия. Но Советский Союз, созданию которого они поспособствовали, оказался еще гораздо хуже, – в том числе и для них.

К числу лучшего в книге принадлежит первая глава, о Крупской (и в силу того о Ленине). Тут использована богатейшая литература, рассказы очевидцев, даже слухи и легенды. Включая такую, будто мать Ленина была лично знакома с царем Александром Третьим и даже находилась с ним в любовных отношениях, когда он был еще наследником престола. При всем видимом неправдоподобии эта сказка, оказывается, весьма живуча.

В главе о Ларисе Рейснер[305], странным образом, сведения использованы куда меньше. Нет ссылок на воспоминания о ней, в эмиграции, В. Злобина[306] и Г. Иванова; слабо освещена ее связь с Гумилевым, не приведены даже слова о ней, Ахматовой, сохраненные для нас в записках Л. Чуковской.

Странный ляпсус мы видим по поводу тезиса, – вообще-то вполне защитимого, – что в гражданскую войну жестокости были с обеих сторон, белых и красных. В виде иллюстрации приводятся сообщения о зверствах Махно… Гуляйпольский батька, верно, в гробу содрогнулся, узнав, что его смешивают с золотопогонниками, которых он ненавидел и яростно преследовал!

Выпишем вполне разумные слова о старой России: «Цари были царями. Они царили, не провозглашая свободы, равенства и братства народов. Они знали, что свободы нет, есть лишь осознанная необходимость. Равенства на земле быть не может, ибо никто не равен никому, а царь выше всех других, Божий помазанник. Братство народов – чушь. Многочисленные этносы, населяющие Россию, едины в своих различиях и равны в одном: они все царские подданные, должны служить ему, а он должен о них заботиться».

В целом, история жен возглавителей советской империи от Крупской до Горбачевой, включая Аллилуеву, Хрущеву, подругу Берии, читается с захватывающим увлечением и может служить ценнейшим справочником.

В дополнение образа самой писательницы, процитируем отрывок из ее разговора в Лондоне с лево настроенной эмигрантской дамой Саломеей Андрониковой.

На слова той: «Ничего не хочу иметь общего с вашей революцией». Васильева ей совершенно справедливо ответила: «Позвольте, почему революция моя? У вас по поводу революции ко мне не может быть никаких претензий. Ваше поколение сделало ее. Ваше. Это у меня могут быть к вам претензии, а не у вас ко мне».

«Наша страна», рубрика «Библиография», Буэнос-Айрес, 22 мая 1993 г., № 2233, c. 2.

Ф. Медведев. «После России» (Москва, 1992)

Книга содержит чрезвычайно интересные, ценные и разнообразные материалы. В ней собраны интервью, взятые автором, под-советским журналистом у самых разных лиц, симпатичных и нет, – но это уж не его вина.

Привлекает внимание корректное, правдивое интервью, записанное им со слов Великого Князя Владимира Кирилловича, теперь, к несчастью, уже покойного.

Анри Труайя, он же Лев Тарасов, русский эмигрант, пишущий по-французски, член французской академии, сказал Медведеву следующее: «Я считаю, что тоталитарные системы должны исчезнуть, они обречены на гибель. Должно исчезнуть все, что было создано под игом тоталитаризма. Я за свободу. Считаю период царствования Сталина гибельным для России. Он задушил Россию, ее народ, ее свободу. Но все началось с Ленина…»

«Саша» Соколов, писатель довольно посредственный, весьма дельно высказался об Америке: «Я, к сожалению, не был в Японии, стране колоссальной многоэтажной культуры, которую ничем не вытравишь… Америка не обладает такой культурой, у нее есть только 200 лет какой-то жалкой демократии. Школа выпускает малограмотных людей. По сути, она не дает никакого образования… Эту страну идеологически можно взять голыми руками. Американцы ни для чего не приготовлены, у них отсутствует всякое любопытство о мире, а это страшная черта… Катастрофа происходит в наши дни, происходит незаметно. Я имею в виду американизацию – смерть всей культуры, нашу смерть. Я вижу, как эта чума наступает на Европу».

Перейти на страницу:

Все книги серии Русское зарубежье. Коллекция поэзии и прозы

Похожие книги

Русская критика
Русская критика

«Герои» книги известного арт-критика Капитолины Кокшеневой — это Вадим Кожинов, Валентин Распутин и Татьяна Доронина, Александр Проханов и Виктор Ерофеев, Владимир Маканин и Виктор Астафьев, Павел Крусанов, Татьяна Толстая и Владимир Сорокин, Александр Потемкин и Виктор Николаев, Петр Краснов, Олег Павлов и Вера Галактионова, а также многие другие писатели, критики и деятели культуры.Своими союзниками и сомысленниками автор считает современного русского философа Н.П. Ильина, исследователя культуры Н.И. Калягина, выдающихся русских мыслителей и публицистов прежних времен — Н.Н. Страхова, Н.Г. Дебольского, П.Е. Астафьева, М.О. Меньшикова. Перед вами — актуальная книга, обращенная к мыслящим русским людям, для которых важно уяснить вопросы творческой свободы и ее пределов, тенденции современной культуры.

Капитолина Антоновна Кокшенёва , Капитолина Кокшенева

Критика / Документальное
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимосич Соколов

Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ
ОТКРЫТОСТЬ БЕЗДНЕ. ВСТРЕЧИ С ДОСТОЕВСКИМ

Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»). Творчество Достоевского постигается в свете его исповедания веры: «Если бы как-нибудь оказалось... что Христос вне истины и истина вне Христа, то я предпочел бы остаться с Христом вне истины...» (вне любой философской и религиозной идеи, вне любого мировоззрения). Автор исследует, как этот внутренний свет пробивается сквозь «точки безумия» героя Достоевского, в колебаниях между «идеалом Мадонны» и «идеалом содомским», – и пытается понять внутренний строй единого ненаписанного романа («Жития великого грешника»), отражением которого были пять написанных великих романов, начиная с «Преступления и наказания». Полемические гиперболы Достоевского связываются со становлением его стиля. Прослеживается, как вспышки ксенофобии снимаются в порывах к всемирной отзывчивости, к планете без ненависти («Сон смешного человека»).

Григорий Померанц , Григорий Соломонович Померанц

Критика / Философия / Религиоведение / Образование и наука / Документальное