Вечные ценности. Статьи о русской литературе

Против первых 100 страниц хрестоматии трудно сделать возражение. Они заполнены албанскими народными песнями, одной албанской сказкой (очень хорошей, но почему же только одной – места не хватило?) и отрывками из албанских классиков. Здесь мы находим небольшие кусочки из произведений писателей конца прошлого века, представляющих собою лучшее, что когда-либо было написано по-албански. К этой категории надо отнести выдержки из поэм Наим-бея Фрашери[394] (его картины албанской природы вызывают у нас воспоминания о лучших местах «Пана Тадеуша» Мицкевича) и из пьесы Сами-бея Фрашери[395] «Клятва» («Besa»), стихи Чаюпи[396], несколько глав из романа Михаля Грамено[397] «Очаг».

Но так как под весь этот «золотой век» албанской литературы отведено едва 50 страниц, он сжат до невозможности. Многие писатели, заслуживающие внимания, вообще сюда не включены, а из попавших сюда образцы даны слишком скупо, чтобы удовлетворить албанского школьника или любопытного иностранца, желающего по этой хрестоматии составить себе впечатление об албанской культуре.

Обращает на себя внимание полное отсутствие в сборнике сочинений итальянских албанцев даже столь замечательного автора, как Иеронима де Рада[398]. Албанская колония в Италии, составившаяся в ХV веке из бойцов за независимую Албанию, дала целый ряд талантливых писателей; их полное исключение из хрестоматии – очевидным образом политический акт, знаменующий разрыв с Западом.

Чем же занята остальная часть хрестоматии, больше, чем на две трети? Почти 100 страниц заполнены новыми албанскими писателями, но исключительно коммунистического направления. Почти все они в художественном отношении производят впечатление полного ничтожества. Политическая ортодоксальность их – безупречна. Тут есть две статьи самого Энвер Ходжи. А затем, – несколько стихов, которые говорят сами за себя: «Кремль», «С тобой, Сталин!», «Комиссар», «Новая жизнь»; в прозе мы находим «Возвращение партизан» и «На пороге свободы» (под свободой подразумевается «народная демократия»). Чтобы быть беспристрастными, отметим, что есть и исключение: «Драгобийское ущелье» Ламе Кодра написано с настоящей поэтической силой. Искусно перемешаны в нем идеи борьбы за национальную независимость и за коммунизм.

На этом кончается албанская литература и примерно 115 страниц, больше трети хрестоматии, отведено под иностранную. Мысль в принципе неплохая, но посмотрим, каково распределение материала. Западной Европе отведено 5 страниц – речь Брута из «Юлия Цезаря» Шекспира и одна сцена из шиллеровского «Вильгельма Телля». Все остальное, если исключить несколько отрывков их болгарских революционных писателей, целиком занято русской литературой. Из Пушкина – «Послание к Чаадаеву» и «Деревня». У читателя должно создаться впечатление, что Пушкин был исключительно политическим, и притом – ярко революционным поэтом. Из Гоголя – отрывок из «Ревизора» (вот, как прогнила царская Россия!) и, не знаем, каким чудом, кусочек из «Тараса Бульбы». «Смерть чиновника» Чехова как бы дополняет «Ревизора», Лев Толстой представлен одной страничкой из «Детства и отрочества», и если прибавить «Буревестника» и главу из «Матери» Горького, то на этом кончается русская дореволюционная литература. Таким образом, ни о Лермонтове, ни о Некрасове, ни о Достоевском, ни о Тургеневе не сообщается ничего, и надо признать, что Пушкин и Гоголь представлены до крайности однобоко.

Зато уж советская литература! Алексей Толстой, Михаил Шолохов, Николай Островский, Фадеев представлены каждый несколькими отрывками; Валентин Катаев, А. Твардовский, Б. Горбатов имеют каждый по одному. Интересно, что Шолохов здесь дан не через «Тихий Дон», лучшее свое произведение, а через «Поднятую целину», а А. Толстой через «Хлеб», и еще каким отрывком! – «Прибытие Сталина». В советской литературе есть разного рода вещи, но тут подобрана сплошная пропаганда, сплошная агитка грубейшего сорта. От такого подбора у иностранца никак не возникнет ни интереса, ни уважения к русской литературе, старой и новой, скорее наоборот.

Но нас больше всего занимает соотношение цифр. Пять страниц на литературу Западной Европы, ни одной для Востока, казалось бы, близкого наполовину мусульманской Албании, 200 страниц на албанскую литературу и больше ста на русскую. Это соотношение свидетельствует на наш взгляд не о дружественных связях двух суверенных наций, а о наличии с одной стороны метрополии, а с другой колонии, куда без стеснения вводится собственная культура, вернее, то из нее, что считается желательным. В этом смысле мрачным юмором звучат слова советского лингвиста В. А. Серебренникова, специалиста по албанскому языку: «Переломным моментом в развитии культуры албанского народа и его языка било вступление Албании после второй мировой войны на путь подлинно демократического развития. Огромное значение при этом имела бескорыстная и братская помощь, оказанная Албании Советским Союзом».