Вечный слушатель

Я ничего не должен знать о женщинах на юге,
что полны гибельной тоски, когда, томясь в недуге,

несут безлистым деревам в безвыходной мольбе

плач о возлюбленных своих, о листьях, о себе.

Ты ль это, — слышу каждый час в груди твой хрип свистящий, —

ты ль это, червь, грызущий плоть, — смертельный рок, висящий

над светлой юностью моей? — Я все отдам навек,

но не тебя, моя душа, орешины побег!

Тяжелый, низкий небосвод вдруг посветлел сегодня, —

о радость, о тепло, о свет, о благодать Господня, —

моя страна… моя любовь… жизнь, юность, счастье… Брат,

не рассуждать… Бери клинок, погибни, как солдат!

Виллем Клос (1859–1938)

Медуза

Взирает юноша с мольбою страстной
На божество, на лучезарный лик,
И тяжких слез течет живой родник,
Но изваянье к горю безучастно.

Вот обессилел он, и вот — напрасно —

Он рвется в смертный бой, но через миг
Он побежден, и вот уже поник, —
А камень смотрит хладно и ужасно.

Медуза, ты, лишенная души, —

Верней, душа твоя прониклась ядом
В бесслезной, нескончаемой тиши, —

Пускай никто со мной не станет рядом,

Но я склоню колени — поспеши
Проникнуть в душу мне последним взглядом.

Вечер

Куртина в ясных сумерках бледна;
Цветы еще белей, чем днем, — и вот
Прошелестел за створками окна
Последней птицы трепетный полет.

Окрашен воздух в нежные тона,

Жемчужной тенью залит небосвод;
На мир легко ложится тишина,
Венчая суеты дневной уход.

Ни облаков, ни ветра нет давно,

Ни дуновенья слух не различит,
И все прозрачней мрак ночных теней, —

Зачем же сердце так истомлено,

Зачем оно слабеет, — но стучит
Все громче, все тревожней, все сильней?

* * *

«Я — царь во царстве духа своего…»

Я — царь во царстве духа своего.
В душе моей мне уготован трон,
Я властен, я диктую свой закон
И собственное правлю торжество.

Мне служат ворожба и колдовство,

Я избран, возведен, провозглашен
И коронован лучшей из корон
Я — царь во царстве духа своего.

Но все ж тоска порою такова,

Что от постылой славы я бегу:
И царство, и величие отдам

За миг один — и смерть приять смогу:

Восторженно прильну к твоим устам
И позабуду звуки и слова.

Алберт Вервей (1865–1938)

Террасы Медона

Далекий город на отлогих склонах,
ни шороха в легчайшем ветерке.
Прислушался — услышал смех влюбленных,
гуляющих вдвоем, рука в руке.

Неспешным взором тщательно ощупал

незыблемые профили оград,
отягощенный облицовкой купол,
старинный водоем, осенний сад.

И на руинах каменных ступеней

болезненно осознаю сейчас,
что мертвые предметы совершенней
и, как ни горько, долговечней нас.

Мёртвые