Вечный странник, или Падение Константинополя

После происшествия в Синегионе он, проявив деликатность, не настаивал на немедленной встрече с благородной дамой. Тем не менее каждое утро он отправлял слугу справиться о ее самочувствии. Прошло немного времени — и он получил приглашение явиться лично; после этого частота его визитов сильно возросла. По пути во Влахерн и обратно он останавливался у нее в доме, и с каждой встречей страсть его разгоралась все сильнее.

Мы не отдадим должного проницательности молодой княжны, если скажем, что она оставалась слепа к чувствам графа; тем не менее она тщательно скрывала от него свое открытие и с еще большим тщанием следила за тем, чтобы не возбуждать ложных надежд. Свою благосклонность к нему она оправдывала благодарностью, но при этом восхищалась им, а также выказывала неподдельный интерес к религиозным чувствам, которые он начинал проявлять.

В первый же визит графа после спасения Сергия от льва она объяснила, что именно привело ее в тот день в Синегион. Засим последовал подробный рассказ об ее взаимоотношениях с Сергием, который завершился следующими словами:

— Я подала ему знак заговорить в Святой Софии и не смогла бы жить дальше, если бы он принял смерть, на которую его послала я.

— Княжна, — отвечал граф, — я слышал проповедь этого инока в Святой Софии, однако не знал, что знак ему подали вы. Кто-то неверно истолковал побуждения, по которым вы отправились в Синегион? Назовите мне его имя. Мой меч полагает, что вы поступили достойно.

— Граф Корти, Господь никогда не оставит своих детей.

— Как скажете, княжна Ирина. Выслушайте меня, прежде чем перейти к другим темам… Я помню слова Символа веры — а если память мне изменяет, поправьте меня: «Я верую в Бога и в Иисуса Христа, Сына Его».

— Слово в слово.

— Правильно ли я понимаю, что эту формулировку он воспринял от вас?

— Идея принадлежит отцу Иллариону.

— И два завета. Это воистину слова Иисуса Христа?

— Безусловно.

— Покажите мне книгу, в которой они записаны.

Она взяла со стола Новый Завет и протянула ему.

— Вы без труда найдете эти слова. На полях напротив — пометы, сделанные золотом.

— Смиреннейше вас благодарю, княжна. Книгу я вам верну.

— Не стоит, граф, она ваша.

На лицо его легла тень, значения которой она не поняла.

— Вы — христианин? — осведомилась она.

Он густо покраснел и, склонив голову, ответил:

— Моя мать христианка.

В ту же ночь граф Корти взялся за изучение книги и обнаружил, что и сила веры, с которой мать его молилась за возвращение сына, и решимость княжны умереть вместе с монахом проистекают из света христианства.

— Княжна Ирина, — обратился он к ней однажды, — я изучил книгу, которую вы мне подарили; теперь я знаю, кем был Христос, и готов принять ваш Символ веры. Скажите, как мне понять, что я стал верующим?

Лампа из пустотелой алебастровой вазы озаряется светом изнутри; так же осветилось радостью и ее лицо.

— Соблюдайте Его заповеди, исполняйте Его волю, граф, — тогда вы и станете верующим христианином и сразу это поймете.

Тень, которую она однажды уже заметила, снова пала на его лицо, он встал и в молчании вышел.

Да, безусловно, он был отважен и силен. Кто еще способен нанести такой же удар? В любом противостоянии ему нравилась радость, с которой можно его преодолевать; однако в ту ночь, в своей спальне, он испытал небывалую слабость. Он вновь открыл книгу, но читать не мог. Казалось, книга бросала ему обвинения: «Ты, приверженец ислама, ты, сын Магомета, рожденный христианином, — кому ты служишь? Что ты делаешь в этом городе, Иуда? Лицемер, предатель, кто твой повелитель — Магомет или Христос?»

Он упал на колени, рвал бороду, зарывался лицом в ладони. Он обратился с молитвой к Христу.

— Иисус, Мать Иисуса, о мать моя! — вскричал он в исступлении.

Настал час, который он привык посвящать Магомету. Он достал писчие принадлежности. «Княжна…» — начал он фразу, но осекся: сердце его стеснилось, перед глазами встало лицо любимой, глаза ее смотрели с упреком, губы шевелились, она произнесла: «Граф Корти, я есть та, кого ты любишь, но что же ты творишь? Мало того, что ты предал моего сородича? Твое мужество — что из него проистекает, кроме жестокости?.. Пиши про меня своему повелителю. Приходи каждый день, измышляй мои речи, а потом передавай ему. Я больна? Сообщи ему это. Я придерживаюсь таких-то взглядов? Сообщи ему. Меня терзают мысли о крахе моей страны? Сообщи и об этом. Что есть твоя любовь как не служанка, нанятая его любовью? Предатель — сводник!»

Граф оттолкнул стол и, содрогнувшись, вскочил на ноги. Чтобы заглушить слово, ненавистное превыше других, он плотно зажал уши руками — вотще.

«Сводник! — звучало у него в душе. — Сводник! Когда ты передашь меня в руки Магомету, чем он тебе заплатит? Сколько ты получишь?»

Стыд выл в нем, подобно дикому псу. Чтобы облегчить муку, он выбежал в сад. И то было лишь начало его терзаний. И это было лишь вступление или первая глава — что же принесет сама катастрофа? Стыд не давал ему уснуть.