Ведарь

Выцветшая краска по бокам массивных ступеней, потертые поручни перил, чахлые кустики цветов между этажами — это навевало тоску и безысходность. Тапки Жмыря пошаркали по ступеням, он всего раз оглянулся посмотреть на мой подъем. На каждом этаже застыли люди, осматривая идущую пару.

Всё тяжелее переставлять ноги. Всё труднее поднимать веки после моргания.

Пожилые и молодые, женщины и мужчины провожали нас ненавидящими взглядами. Я невольно поежился от катящихся волн неприязни — среди стольких врагов быть пока не приходилось. Жмырь улыбался каждой группе, но они не обращали на него никакого внимания, все сконцентрировано на мне. Когда мы поднялись на четвертый этаж, я увидел в лестничном пролете поднимающуюся нижнюю группу.

— Только фанфар не хватает! Для полного счастья и обозначения радости, — кривлялся Жмырь, — Тебя вряд ли где этак встречали!

— Долго еще? — не хватало сил терпеть наглую ухмылку, так бы и сунул в кривящиеся губы.

— Потерпи немного — поживи чуть-чуть! — хохотнул Жмырь, — Почти пришли.

Четвертый этаж встретил очередной молчаливо расступившейся группой. Ошибались берендеи с расчетами: я двадцать четыре особи насчитал. Хотя ребят можно понять, не всегда же им быть на страже. Поцарапанные стены, белые двери с небольшими сколами, старый линолеум — напомнило о событиях полугодовой давности.

Группа отстала чуть позади, снизу слышались поднимающиеся шарканья ног. Проходящий мимо пациент удивленно поинтересовался причиной собрания. Ему посоветовали идти в свою палату и не высовываться. Он тут же ретировался.

Стулья, стены, мигающая лампа дневного света, толпа людей с одинаково горящими ненавистью глазами. Что-то из фильмов ужасов, но я улыбнулся в ответ, показывая, что нагнетание жути пропало напрасно.

Слабость ещё сильнее скрутила тело, но нельзя показывать ее, нельзя!

— Вот мы и пришкандыбали, лезь в камеру, терпила! Знай — ты мне сразу не понравился, чушок! — с этими словам Жмырь распахнул дверь палаты.

Я вошел в небольшую комнату, облокотился о косяк.

— Добрый день, товарищ следователь! — я почти падал, но эту фразу смог выговорить твердо.

Глава 26

— Здравствуй, ведарь! — ответил тот, кто постоянно участвовал в кошмарных снах.

— Зачем вы здесь? — я огляделся по сторонам. — Тетя, как ты?

С кровати у окна смотрела тетя Маша, сухонькая, маленькая, с заострившимся носом. Капельница прозрачными шнурами уходила под покрывало. Тётя укоризненно покачивала головой.

— Саша, зачем ты пришел? — выговорила она.

— Я не мог тебя им оставить!

— Молодец! Мы любим таких сознательных! — На спинку соседней кровати облокотился огромный человек в милицейской форме. Судя по звездочкам — прапорщик.

— Тетя твоя в поряде, о себе волнуйся! — сзади толкнул плечом Жмырь.

— Я смотрю у вас так и осталась общая любовь и взаимопонимание, — улыбнулся Голубев.

Спина прислонялась к подоконнику, руки скрестились на груди, тот же серый плащ, стальные глаза и зловещая улыбка. Ни на миг не изменился с нашей встречи в общежитии, словно и не было всех прошедших дней. И повязки нет на глазу — даже шрама не осталось.

И опять я бессилен что-либо сделать — рядом с ним беспомощная тетя. Остается ждать развития событий. Хорошо еще, что слабость покидает тело, руки вновь наливаются силой, понемногу распрямляется сгорбившаяся спина.

— Только отдайте его мне, мигом на куски порву! — Жмырь недобро нахмурился.

— Скоро отдам, имей терпение! — металлическим голосом отчеканил Голубев, — Пока скажи коридорным, пусть разойдутся по местам. Или три перевертня не справятся с двумя слабенькими ведарями?

— По местам! Общий сбор услышите! — Жмырь тут же исполнил указание.

— Смотрю ты поздоровел, набрался опыта, набрался сил, — Голубев перевел взгляд с меня на лежащую тетю, та кивнула в ответ. — Тогда хорошо, значит, будет веселее.

— Что веселее-то? — не понял я, — Вы хотите оживить Волчьего пастыря?

— О-о-о, — протянул Голубев, — Ты и про него знаешь? А что ты ещё знаешь, ведарь?

Следователь отошел от окна, худощавая фигура закрыла от меня свет. Молчащий прапорщик встал рядом. Неспешно представители власти начали снимать с себя верхнюю одежду. Я слегка отступил к стене, не выпуская из поля зрения Жмыря. В плаще Голубева блеснули какие-то проводки, когда он откинул одежду на теткину кровать.

— Вот сейчас повеселимся! — Жмырь тоже скинул рубашку, показав усыпанное наколками тело. — Давненько когти на него чесались!

— Убей его!

Я не сразу понял, что эти слова обращены ко мне. Жмырь тоже не сразу осознал. Зато сразу же сообразил перевертень в погонах, и, не снимая одежды, начал перекидываться.

— Саша, бей! — промелькнувшая красной черточкой игла впилась в глаз Жмыря.

Тетя сидела на кровати, сморщенная рука возвращалась после броска. Дальнейшее действие смешалось в одну сплошную круговерть, красная пелена моментально кинулась на глаза. Время приостановило бег, и я увидел, как сквозь синеву наколок у Жмыря пробивается темно-серая шерсть.