Ведарь

— Наталья. Троих с собой забрала. Я находился рядом, двоих осилил, но к ней не успел.

Тетя ахнула, прикрыв рот ладошкой. Иваныч сочувственно поджал губы и покивал.

— Зато Сашка успел уйти, — Иваныч показал глазами на меня.

— Неужто, пастырь вернулся?

— Вряд ли, последняя кровь ещё жива.

Тетя горестно вздохнула и покачала головой.

— Хорошо, я сохраню Сашку.

Мы с Евгением озадаченно переглядывались, не понимая — о чем идет речь. Похоже, что наше недоумение заметили.

— Да, ребят не задерживай особо. Кому-то ещё домой добираться! — Михаил Иванович кивнул на Евгения.

— Тогда чего же мы стоим? Быстрее проходите, каждая минута на счету. Бывай, Иваныч. Береги себя! — тетя захлопнула калитку и связала концы веревок с мешочками.

Иваныч угрюмо взглянул на тетку и ухмыльнулся. Невысокий дощатый забор по внутреннему радиусу окружала толстая веревка со знакомыми красными мешочками.

— Теть Маш, так ты в курсе всего? — поинтересовался я, пока заходили в узкий коридор сеней.

Евгений заинтересованно обернулся:

— В курсе чего? Меня просветите?

— Рано тебе ещё знать! А ты, Сашок, пока прикрой рот и побереги нервы друга! — тетя открыла обитую полосатым матрацем дверь, — Проходите. Ты, сразу же мыться, а ты, парень, бери две корзинки и бегом в машину. Когда наступит время, тогда и наговоритесь.

Мы заполнили небольшую прихожую, соприкоснулись плечами. По правую руку, за стеклом межкомнатной двери, улыбалась просторная светлая комната, слева же доносились вкусные запахи. Горделиво возвышалась русская печь. Рядом с побеленным боком желтели лакированными стенками широкие корзины, наполненные до краев крупными грибами. Белые и подберезовики размежевались шляпками подосиновиков.

— Ого, какие тяжелые! — Евгений присел у корзин, и наткнулся на нахмуренный взгляд тети Маши, — Давай тогда, Сань. Попозже увидимся.

— Давай, Жень. Спасибо за помощь! — я обнял друга на прощание.

— Живо! Я провожу, а ты ступай в баню! Через сенцы направо, белье на скамейке. Ну, а ты чего встал? — тетка сухоньким кулачком толкнула Евгения в бок.

Того вынесло наружу. Тетка прошла следом, я за ними. Посмотрел, как сгорбившись под тяжестью корзин, вышел Евгений, и тётя Маша захлопнула дверь.

Сени провели в большой дровяной чулан, где сквозь щели крыши пробивались последние лучики солнца. В них плясали пылинки, двигались то вверх, то вниз, в зависимости от колебаний воздуха. Я толкнул обитую вагонкой дверь в стене чулана.

Сквозь маленькое окошко падал тусклый свет. На веревочках горделиво висели дубовые, березовые, даже можжевеловые веники. В воздухе парил необыкновенный аромат. Ожидание чего-то хорошего, очищающего наполнило тело, даже мурашки пробежались от ощущения скорой помывки.

Сбросил прочь пропахшую рыбой одежду — на невысокой скамейке ждал чистый джентльменский набор: трусы, майка, трико.

Распахнул дверь в пышущее жаром банное помещение, навстречу рванули клубы горячего влажного пара. Первый вдох слегка ожег легкие. Влажный пар царил по всей маленькой парной, капельки пота выступили на краснеющей коже.

Присев на обжегшую скамью, я вдыхал раскаленный воздух, чувствовал, как тело покидает усталость, и на её место приходит расслабление. Спрессованные мышцы понемногу размягчались.

Немного попривык к температуре, плеснул на несколько булыжников, обложивших металлический дымоход. Зашипело, к потемневшему потолку взметнулись клубы пара, тут же жар хлестанул по горячему телу. Волна блаженства накрыла с головой, и я вытянулся на лавке, нагретое дерево обжигало живот, почти физически ощущал, как из меня выходит накопившаяся грязь. Довольно зажмурился. Прокатывались расслабляющие волны жара. Дышать можно через раз, зато прочистился нос.

А-а-а-а!!!!

На пике блаженства, когда мышцы полностью расслабились, на меня вылился водопад ледяной воды. Я истошно заверещал, тут же слетел с лавки и кинулся в угол. Успел стыдливо закрыть промежность руками.

— Да ладно, чего там не видела, когда маленького подмывала? — подкравшаяся тетка поставила кадушку на лавку. — Запомни, что нельзя расслабляться, даже когда будешь на жене. Это тебе первый урок, многому придется ещё научиться. А покуда ложись, попарю от души.

— Да я сам смогу! Чего водой-то плескаться? Можно же и словами объяснить.

— Словами бы понял, но вскоре запамятовал, а такое вряд ли когда забудешь. Да и сам не сможешь нормально попариться — жалко себя будет. Ложись, говорю, и не брыкайся! Веник жесткий, как и твоё будущее обучение, так что ощути масштаб трагедии, — тетя Маша вытащила из запарочной кадушки связку еловых лап. Её рубашка до пят начала намокать.

— Лучше березовым или дубовым! Может не надо еловым-то?

— Надо, Федя, надо! Держись теперь.

Хлясть, хлясть, хлясть.

С оттягом, с прихлестыванием, с нагнетанием пара.

Хлясть, хлясть, хлясть.

По всему телу бегут мириады иголочек, кожа скрипит под ударами веток.

Хлясть, хлясть, хлясть.

Водопады воды, волны жара, запах ели.