Ведяна

Вечером, когда он вернулся домой, ведяна с Гренобычем встречали его на веранде. Они делали так каждый день, и Роме было это приятно: он чувствовал, что так дом и правда становится домом. По глазам ведяны увидел, что она ему рада. После бури она очень переменилась, глаза её, лицо, мимика – всё ожило и выражало то, что она чувствовала, и Рома радовался, что теперь может это считывать.

Единственное, чего он не знал, – что она делала, оставшись одна. Представлялось, что обмирает в кресле или у окна и сидит так до вечера не шелохнувшись, пока не услышит его приближение к калитке. Тогда встаёт, и они с Гренобычем выходят на веранду, не зажигая света, – им обоим свет не был нужен. Однако Рома знал, что это не так. Он чувствовал, что ведяна где-то бывает днём, что-то делает, только это относилось к тому миру, откуда она пришла, а Роме туда доступ был по-прежнему закрыт. Думая об этом, он чувствовал что-то похожее на ревность, но не спрашивал её ни о чём.

Она тоже не спрашивала его о его дневных делах, но, в отличие от него, как будто бы не нуждалась в этом знании. Она умела понимать, в каком он возвращался настроении и что испытал за день, факты же, события её не интересовали. Сначала Рому это задевало, ему хотелось делиться с ней, но потом он понял, что это действительно не нужно ни ей, ни даже ему.

Он думал об этом уже на кухне, пока доставал продукты из холодильника, чувствуя её взгляд у себя меж лопаток. Ведяна привычно сидела на столе. Рассказать об Алёше? Но он не знал, что и как.

Вдруг неожиданная мысль заставила его сжаться. Он резко обернулся и посмотрел на гостью новыми глазами. Как ни в чём ни бывало, она сидела, сцепив ноги, и смотрела на него, ничего не ожидая. Она была она, такая, как он её знал и любил, красивая, тонкая, чуточку странная, но в целом похожая на человека, почти человек, и Рома знал, что может всё про неё понять, кроме одного – где её место в этом колесе? Есть ли вообще у неё там место? И если да – с какой стороны?

От этой мысли он похолодел. Ему никогда не приходило в голову подумать о ней так. И правда, где её место: здесь, наверху, или – там?..

Он порывисто шагнул к ней, взял за руку и посмотрел в глаза.

– Скажи мне, ты умираешь? Ты когда-нибудь умираешь? – спросил, изо всех сил уходя от будущего времени и только потом смутившись самой постановкой вопроса.

Но ведяна не смутилась. Она даже не удивилась. Накрыла его руку своей ладонью:

– Всё умирает. Звери, птицы. Люди. Лес. Всё.

– А ты? Ты? – настаивал Рома.

– И я, – кивнула она. – Не бывает живого без смерти.

– А ты живая? – уточнил Рома зачем-то.

– Живая. Бывают неживые, да. Но я живая. И теперь знаю об этом, – добавила не без гордости: после бури она любила об этом вспоминать.

– Но как же ты умираешь? Я не понимаю. – Рома не мог позволить ей уйти от этой темы. Смотрел в глаза и сам понимал, что жалок сейчас, что напуган, – но не мог ничего сделать с собой. Ему был нужен ответ.

– Как? – Она рассеянно улыбнулась и отпустила его руку. – Не как вы. Вы умираете часто. Все умирают часто. Мы – редко. Но смотри: был океан. Большой. В нём жили, ели. Дышали. Это было долго. Очень. А потом океан умер, и всё, что было в нём, умерло с ним.

– Океан не умер, – сказал Рома. – Океан отошёл. Он есть, только не здесь.

– Вы говорите: отошёл. А мы знаем, что умер. Он больше не мог жить. Он был слишком стар. Океан-старик умер и превратился в юный океан, в сотни озёр и рек. Прежнего океана нет. Разве это не смерть? Не такая, как у вас, но это смерть. Теперь есть другой океан. Есть Итиль. Есть я. Я – младшая, но и я живу долго. Я живу долго-долго и превращаюсь в Итиль. Если я превращаюсь в Итиль вся, меня больше нет, но Итиль живёт, и живёт ещё долго. Это не смерть?

Рома молчал. Он смотрел на неё и не знал, что ответить.

– Это будет не скоро? – спросил наконец, не заботясь о времени, точнее, забыв о нём совсем.

– Это есть всегда, – сказала она.

– Но ты станешь Итилью не скоро?

Она закрыла глаза, переводя для себя его будущее в своё настоящее. Рома знал, что ей это не просто. Как и ему – наоборот. Он терпеливо ждал.

– Воды много, – сказала наконец, открыв глаза. – Под землёй больше. Если меня нет здесь, значит, я под землей. И сплю. Пока ты не пришёл, – улыбнулась она.

– Я?

– Ты. Ты пришёл, и я понравилась тебе. Я, мой лес. Поляна. И мне стало любопытно: зачем ты приходишь? А потом ты позвал. Помнишь? Ты позвал меня сам.

Лицо её преобразилось. Оно осветилось живой радостью и стало мечтательным, как лицо любой влюблённой девушки, когда она вспоминает день первого знакомство и пытается усмотреть в нём знаки судьбы. Рома улыбнулся. Он почувствовал нежность, и она заслонила его печаль.

– Как я звал тебя? – спросил, желая, чтобы она ещё говорила об этом.

– Ты принёс нойду. Помнишь? Нойда зовёт.

– И всё? – Он удивился. – Всё дело в дудке? А если бы пришёл не я, а, предположим, дядя Са…