Дани подняла взгляд, хотела сказать что-то, но не успела: в кабинет вплыл официант с тяжело груженым подносом и с поклонами принялся расставлять приборы и блюда. У Дани красноречиво забурчало в животе, и девушка залилась краской.
Он усмехнулся, подвинул к себе тарелку с отбивной на овощной подушке.
— Ешь, Дани. Здесь тебя никто не будет травить, да и стекла в кофе не добавит.
Она рассержено сверкнула глазищами, но промолчала и последовала его примеру. Исподтишка наблюдая за ней, Аламар видел, что Дани изо всех сил старается есть так, как учат благородных девиц, но при этом голод брал свое, и некоторые куски она торопливо проглатывала. Когда дело дошло до кофе, им принесли десерт, песочные корзиночки со взбитыми сливками. Дани уставилась на них так, словно это было сошествие Всеблагого, не иначе.
— Это мне? — спросила одними губами.
Аламар отпил кофе, черного, густого и горького.
— Конечно, тебе. Если захочешь, мы можем заказывать такие же домой. Здесь их хорошо делают, лучше, чем в прочих заведениях этого города.
Она аккуратно подцепила двумя пальцами пирожное, поставила его на тарелку и спросила:
— Что теперь со мной будет?
Аламар пожал плечами.
— Думаю, ничего плохого. Я постараюсь уладить твои дела, вернуть хотя бы дом тетки. Не уверен, что получится отвоевать поместье Ардо, наверняка его прибрал к рукам кто-нибудь приближенный к Маттиасу… Но раз уж дом тетушки пустует, это говорит о том, что он не пришелся по душе нынешнему хозяину. Ну и потом, придется что-то делать с твоим замужеством, — он усмехнулся, — я уже говорил, что если восстановить твою принадлежность к роду Ардо, то, выходит, формально ты свободная женщина…
— Вы это все будете делать потому, что я больше не девка с помойки, с которой можно творить, что угодно, и о которой никто не побеспокоится?
Аламар вздохнул и отставил чашку.
Это хрупкое создание ухитрялось задевать за живое. А он-то думал, что и живого внутри ничего не осталось.
— Послушай, Данивьен, — он положил подбородок на сцепленные пальцы рук, — если бы я не хотел этого делать, то ты бы до конца своих дней ходила бы девкой с помойки. Сидела бы безвылазно у меня в особняке. В конце концов, я ж и на цепь тебя мог бы посадить, а всем в округе дать понять, что жена окончательно и бесповоротно безумна.
— Тогда… я не понимаю. Не понимаю! — она выпрямилась и окончательно стала похожа на прекрасную фарфоровую статуэтку, — я не понимаю, зачем все это делает человек, который меня терпеть не может!
— Очень даже могу терпеть, — Аламар усмехнулся, — и женюсь повторно. Обязательно. С позволения и благословения Его Величества.
— Но я…
— Девушки из благородных семей далеко не всегда выходят замуж по любви, — отрезал он, — в конце концов, ты последняя из рода Ардо, и Его Величество все равно пожелает выдать тебя замуж. Но даже будучи из рода Ардо, тебе все равно не стать женой принца Ксеона, потому что, во-первых, у него уже была официальная невеста, а во-вторых, королевской кровью не разбрасываются на дворянок средней руки!
— Пожалуйста, не надо, — быстро проговорила Дани, — не упоминайте… его…
Аламар только бровью дернул.
— Настолько велика утрата?
Она покачала головой.
— Нет. Это было… с самого начала было очень глупо… теперь-то я понимаю…
— Иди ко мне, — приказал он и похлопал по коленям, — садись.
Кажется, Дани побледнела еще больше. Медленно, вздрагивая, поднялась со своего места и пересела к нему.
Аламар обнял ее за талию единственной своей живой рукой, прижался щекой к спине, ощущая сквозь ткань платья острые лопатки.
— Ты его забудешь, — сказал тихо, — время пройдет, и забудешь. Ты была его ключом от клетки, только и всего. Это больно, да, когда тебя предает человек, которому доверилась, но все пройдет.
— Вы… — Дани судорожно выдохнула, — я была бы рада, если бы вы меня простили, за то, что я сделала.
— Не за что прощать.
И закрыл глаза.
Больше не хотелось думать ни о слетевшей печати, ни о перстне, ни о том, что Данивьен Ардо — менталист.
Сумерки, мягкие, умиротворяющие опускались на выжженную пустыню воспоминаний, и в этом приятном полумраке было невероятно хорошо и уютно. Хотелось, чтобы так было всегда, чтобы прижимать к себе эту хрупкую девочку, вдыхать ее цветочный аромат, тереться щекой о жесткую ткань платья.
Как странно.
Он хотел ее ненавидеть, но только рядом ощущал себя чуточку живым.
Хотел наказать и унизить, а наказал себя сам — ее болью, страхом и неверием. Мучениями девочки, которая когда-то его спасла.
«Как идеально-глупо все вышло», — подумал Аламар, продолжая молча прижиматься головой к узкой спине своей жены.
Ну и пусть. Уже ничего не исправить. Можно только дальше все делать правильно.
Дани сидела неподвижно, затаившись, как мышка. Он слышал, как трепещет ее бедное сердечко, и понимал, что она на самом деле она не ждет от него ровным счетом ничего хорошего. А так хотелось… чтобы смотрела по-иному, чтобы улыбалась. Всеблагий! Да ведь он еще ни разу не видел ее улыбки. Ни разу.
«Я так устал, — мысли текли вяло и лениво, — я больше не могу быть тем, кем был».