— Дани, — позвал негромко. Получилось хрипло и как-то совсем не так, как должен бы говорить верховный инквизитор.
— Да, господин Аламар.
— Поцелуй меня.
Тело в руках сразу напряглось.
Но все же она медленно обернулась, обожгла взглядом и тут же опустила глаза.
— Я… простите.
Придвинулась, рвано выдыхая, и неловко ткнулась губами.
Это было прикосновение лепестка розы. И свежести. И легкое дуновение бриза, несущего прохладу и облегчение изнывающему от духоты городу.
— Мало, — сказал он, — это не то, чего я хочу.
— Но я… простите, я не умею по-другому.
Он с силой стиснул ее руками, прохрипел:
— Я очень, очень устал. Помоги мне, Данивьен Ардо. У меня… больше нет никого. Только ты, моя жена.
Несколько мгновений он наслаждался зрелищем приоткрывшегося в изумлении рта, а потом просто не мог удержаться.
Запустил руку в волосы, окончательно растрепывая прическу, аккуратно накрыл ее губы своими. Дани была сладкой, словно то самое пирожное, и от нее чуточку пахло кофе с молоком. Он медленно, ловя каждую каплю наслаждения, провел языком по ее нижней пухлой губе, легонько прикусил. Чувствуя, как сбивается дыхание, пробормотал:
— Не сопротивляйся. Позволь… показать тебе, как это бывает…
И она сдалась. Наверное, с привычным уже выражением обреченности во взгляде, но сейчас он ее глаз и не видел. Начал ласкать ее рот языком, осторожно, потом все настойчивее, все глубже, почувствовал, наконец, как она откликнулась — несмело и неумело — но откликнулась! Дыхание сорвалось окончательно, и он погрузился в вихрь наслаждения. Дани уже не предпринимала попыток отстраниться, поэтому Аламар убрал руку из-под ее затылка, провел по шее, дурея от ощущения шелковой кожи под пальцами, замер над застежкой ворота платья, и медленно, очень медленно, крючок за крючком добрался до лифа, скользнул под плотную ткань и нашел маленькую горячую грудь. Дани, кажется, что-то выдохнула ему в рот, слабый, едва слышный протест. Аламар подхватил ее за талию своей механической рукой, в то время как живые пальцы обвели по кругу нежный сосок. И еще. Легонько сжал, чувствуя, как наливается грудь, как твердеет под пальцами эта сладкая бусина… Хотелось большего. Ощутить ее всю, наконец. Не так, как в их первый раз, нет. А сделать ее своей, теперь уже в самом деле своей женщиной.
Он разорвал поцелуй, взглянул в затуманенные глаза Данивьен.
— Ты позволишь? Позволишь сделать тебе приятное?
Как сквозь вату, донеслось слабое: а вдруг кто-нибудь… зайдет?
— Никто здесь не появится, пока не позову.
Дани промолчала, но при этом поерзала у него на коленях.
Аламар бросил взгляд на прикрытую дверь, а потом быстро расстегнул оставшиеся крючки, оголяя плечи и грудь. Он вернулся к ее губам, прошелся дорожкой из поцелуев по шее, к ключице, на миг задержался, рассматривая грудь самой совершенной формы. Прихватил зубами сосок, втянул в себя, играя языком с этой вкусной горошиной.
И услышал легкий стон.
На щеках Дани появился румянец, она смотрела на него из-под опущенных ресниц. Потом неловко положила руку ему на голову, перебирая пальчиками волосы. И снова ощущение бархатного прикосновения от этого взгляда. Дикое, необузданное возбуждение, накатывающее с такой силой, что просто невозможно противостоять.
— Данииии, — простонал он, — моя сладкая девочка…
С этим надо было что-то делать, и немедленно.
Он опрокинул ее на диван, одновременно задирая подол платья. Там, конечно, были панталоны, он прошелся пальцами по разрезу в этом совершенно неуместном предмете дамского туалета — горячо и влажно.
— Тебе будет хорошо, моя девочка. Не бойся. Тебе больше не будет больно… — бессвязные, ничего не значащие слова.
Он целовал ее снова и снова, бесконечно, мучительно долго лаская грудь, и только тогда, когда она сама подалась бедрами навстречу, вошел рывком, до самого конца.
Дани слабо вскрикнула. Мышцы лона рефлекторно сжались.
— Не бойся, малышка. Больно уже не будет.
Потом все смешалось. Ощущение горячей и шелковой плоти, ее тихие стоны, вкус кожи, рваные движения. В какой-то миг Дани выгнулась под ним и вскрикнула, и мир взорвался сотней солнц.
— Всеблагий, — слетело с ее губ, — мне никогда…
Аламар положил голову ей на грудь. Последние мысли куда-то делись. Все. Полная пустота вокруг. Но не та, которая, словно упырь, высасывает жизнь, а та, что исцеляет после затяжной болезни.
— Так должно быть, — сказал тихо, — тебе понравилось?
Он покосился на Дани и понял, что его жена сделалась красной как свекла.
И задала совершенно невинный и по-детски непосредственный вопрос:
— А как это у вас так получилось?
— Да уж как-то получилось, — он едва удержался, чтобы не расхохотаться, — не надо «выкать» мне, Дани. Пожалуйста.
Глава 10
Дни перед бурей
Ватными пальцами застегнуть ворот. Одернуть совершенно бесстыже задранный подол платья.