Дани встряхнула головой. Что и говорить, от сердца немного отлегло: по крайней мере «Око Познания» не звучало угрожающе.
— А что оно делает, это «Око»?
— Насколько стало ясно из переведенного отрывка, Око Познания использовали затем, чтобы в полной мере пробудить дремлющий Дар.
— Так я…
Он хмыкнул.
— Так я ошибся в тебе, милая женушка. Пять лет назад я искренне считал, что запечатываю магию менталиста, но сегодняшнее исследование Эльвина показало, что я был слепым дураком.
— Эльвин мог ошибиться, — пробормотала Дани нерешительно.
Ну, что ж он тянет? Почему не говорит, как есть?
— Эльвин, бесспорно, мог. Но не артефакт.
Внезапно Аламар подошел и сел рядом с ней. Дани невольно потянула носом — поздняя осень, яблоки, сырые листья и горчащая нотка дыма от костров. Ей глупо и неуместно захотелось разгладить шрамы этого человека. Возможно, тогда бы он не замыкался под черной маской, и разодранное в клочья сердце исцелялось бы чуть быстрее.
— Тебе известно, какие цвета спектра дают в соединении чистый белый? — теперь голос звучал мягко и вкрадчиво.
— Нет, — честно ответила Дани.
Взгляд инквизитора подчинял и лишал воли.
Дани опустила глаза, щеки пылали, непонятно отчего.
— Чистый белый цвет дают все цвета спектра, — едва слышно прошептал Аламар, — в тебе возродился Дар той женщины, что дала начало роду Ардо.
— Не понимаю…
Аламар хмыкнул. Тыльной стороной ладони погладил ее по щеке.
— А ты постарайся подумать, жена. Думать иногда очень полезно, хотя, что уж там, получается не всегда и не у всех.
— Все цвета спектра, — повторила она, — но мне тяжело понять. Я нигде не обучалась тому, как обращаться со своим Даром.
— И правда, — его пальцы щекотно зарылись в волосы, помассировали затылок, — прости. Я все время забываю, что тебя никто и никогда не учил. Ты ж у меня ведьма, совершенно дикая. У тебя Нерасщепленный Дар, Данивьен. С таким давным-давно никто не рождался. А это значит, что ты способна использовать любую магию, любые преобразования материи и сознания, какие только придумаешь. Так-то, милая.
И убрал руку.
А Дани стало холодно и неуютно. Нерасщепленный Дар… все это звучало совершенно неправдоподобно и чуждо. Не слишком ли для нее одной?
Она почти подалась к нему, стремясь не разрывать контакт, желая ощущать теплые, ласкающие прикосновения… Но потом отшатнулась, села ровно, как учила тетушка.
— И что мне теперь с этим делать? — спросила, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
— Пока что помалкивать. Не говорить об этом никому ни под каким предлогом. — Аламар усмехнулся, — но это еще не все. Если в тебе воплотился Нерасщепленный Дар, то возможно и другое. Ведь айхи, они чем прогневили богов? Тем, что сравнялись с ними по части возможностей. Помимо магического Дара, у айхи были еще другие способности, никак не связанные с магическими потоками нашего мира. Как я понимаю, эти способности были уже следствием Нерасщепленного Дара, но тем не менее… Сдается мне, что это ты вдохнула жизнь в дом твоей тетки Женевьевы, и именно по этой причине сейчас он необитаем.
— Вдохнула жизнь? Но такого не бывает, — Дани нашла в себе силы возразить, — когда я туда пришла… с тобой… я ничего такого не почувствовала. Ну, кроме радости оттого, что дома, и печали оттого, что там все так испорчено теперь…
— Зато я почувствовал, — Аламар осторожно прикоснулся пальцами к ее запястью, — мне там было очень тяжело находиться, Дани. Все время казалось, что кто-то за мной наблюдает, недобро так. Вот хозяин и съехал… Кстати, у меня для тебя есть подарок.
Она вздрогнула, когда в дверь деликатно постучали.
Аламар улыбнулся своим мыслям, кивнул Дани.
— Ты поужинаешь сегодня со мной?
Она кивнула. Если ему в самом деле приятно ее общество, почему нет.
— А подарок я тебе вручу перед сном. — И капелька яда в голосе.
Дани вернулась в спальню в совершенно растрепанных чувствах.
Аламар сказал, что скоро придет к ней и попросил переодеться ко сну, а это могло означать только одно: он собрался воспользоваться своим правом супруга.
Она заметалась по комнате. Нервы — как клубок колючей проволоки. О, как же ей не хотелось, чтобы он снова делал с ней все эти неприличные вещи. Дани вспомнила, как он играл с ее грудью там, в ресторане, целовал, прикусывал соски… Всеблагий, да разве такое проделывают с порядочной женщиной? Разве все это правильно?
…Зато не больно. Приятно, очень. Даже невзирая на то, что нет у нее любви к нему, и сердце не замирает сладко, когда горячие губы скользят по коже.
Она остановилась, тяжело дыша, перед зеркалом.
Посмотрела на себя. Глаза горят, на щеках лихорадочный румянец. Распущенные волосы волной по плечам.
И почему-то всякие непристойности лезут в голову, и тело как будто живет своей, отдельной жизнью, просит, чтобы касались его сильные руки, выводя огненные узоры.