За два дня, проведенные на корабле, Ксеон успел возненавидеть Ханса Мельхольма самой лютой ненавистью и поклялся себе, что избавится от этого упыря сразу же, как только провернет задуманное. Упырь он и есть упырь. Даже пахло от него мертвечиной, и руки постоянно были потными и липкими, Мельхольм постоянно вытирал их о штаны. И этот осторожный взгляд исподлобья… Ксеону мерещилось, что Мельхольм даже в мыслях примеряется, как, откуда и сколько нужно отрезать от него, чтобы получить «артефакт ментальной репарации шестого уровня». Опасения были не пустыми. В первый же день плавания Ханс подошел и смущенно спросил, не будет ли Ксеон столь любезен наполнить пробирочку мочой. Ксеон настолько опешил, что даже не нашелся, что и ответить. Вовремя вмешалась Льер, оттащив за рукав доктора артефакторики и что-то внушая тому шепотом. Отвратительный тип. Еще более отвратительный, чем верховный инквизитор. Тот хотя бы просто сжигает, а не вырезает органы для изготовления всяких занятных артефактов.
Капитан королевской стражи Шан, которого Льер потащила с собой, тоже изрядно раздражал вечно каменным выражением физиономии. Он тенью следовал за своей принцессой, почти никогда не оставлял ее одну и не давал Ксеону обсуждать с ней дела.
А Льер и не торопилась вести какие бы то ни было разговоры. Да и вообще, отмалчивалась. Валялась целыми днями в гамаке, в трюме, и выходила подышать только когда смеркалось, и сам Ксеон отправлялся спать. О том, что у принцессы на уме, оставалось только догадываться.
Размышляя, Ксеон щурился на белый диск солнца, проглядывающий сквозь тучи. Кораблик болтало по волнам. Вверх-вниз. Вверх-вниз, и так бесконечно. Капитан, старый ависиец, стоял у штурвала. Единственный его помощник возился с парусом.
Скучно.
Ксеон прикрыл глаза, откинулся затылком на сырое дерево. Стоило смежить веки, как провалился в мутный тяжелый сон. Как будто бы он снова мальчик, и хочет выйти из комнаты, а охрана не выпускает, и большой усатый сержант бубнит, мол, ваше высочество, папенька ваш распоряжение оставил никуда вас не пускать. И такая жгучая ненависть полыхнула, что он вцепился в горло отцу и сжимает, сжимает пальцы, покуда не раздается противный хруст…
А потом кто-то тряс за плечо, и далекий сиплый голос орал:
— Просыпайтесь, господин хороший! Эвистон!
Эвистон.
Неужели прибыли?
Он встрепенулся, дернул плечом.
— Ну, ты, не тронь.
Темная, изрезанная морщинами и шрамами рожа капитана перекосилась, он смачно плюнул на палубу.
— Да чего ж? В порт заходим. Я вам что, нянькой нанялся, будить еще?
— Ладно, — буркнул нехотя, — спасибо.
— Спасибо в карман не положишь, — ответил капитан судна, щеря гнилые зубы.
— Тебе уже заплатили, и неплохо, — отрубил Ксеон.
Поднявшись и придерживаясь за мачту, он с наслаждением выпрямился, хрустнул позвонками. Пожалуй, более всего на свете хотелось ощутить под ногами твердую землю. Ну, и помыться, в горячей воде, отодрать с себя намертво въевшуюся соль, рыбную вонь, которая, казалось, будет преследовать вечно.
А далеко впереди, в дымке, уже проглядывали каменные здания Эвистона. Их суденышко входило в бухту, лавировало меж величественных парусников и тяжелых торговых механоходов, где колеса с лопастями крутились благодаря все тому же лациуму. Получалось, что механоходы — корабли, наделенные подобием разума, говорят, управлять ими — одно сплошное удовольствие.
Рядом незаметно появилась Льер, заспанная, на щеке след от подушки. Алые волосы треплет свежий ветер.
И на этот раз она была одна, без сопровождения.
— Ну что, — подмигнула задорно, — пожалуй, мы прибыли. Очень скоро мы подойдем к той черте, после которой обратно уже не повернешь.
— Я знаю. — Он вновь посмотрел на приближающийся Эвистон, — я не поверну. А ты готова идти до конца, Льер? Действительно готова?
— Заметь, ты сейчас спрашиваешь, готова ли я быть королевой Рехши.
Принцесса усмехнулась, смахнула с глаз спутанную прядку.
— Так вот, Ксеон, да. Я готова стать твоей королевой. Свою часть сделки, как видишь, я выполняю безукоризненно и жду того же от тебя.
Ксеон снова поймал себя на странном ощущении, что не до конца доверяет этой красивой и умной особе.
Пока что она была на его стороне и, что уж там говорить, без нее он бы не справился. Но кто знает, что там за мысли крутятся в этой женской головке самых совершенных очертаний? Опять-таки, Мельхольм и Шан при ней.
«От Мельхольма надо избавляться, и чем скорее, тем лучше», — вновь подумал Ксеон.
Ну, а Шан…
Шан не казался помехой. Всего лишь солдафон, согревший постель ее высочества.
— Льер, а как ты объяснила отцу наше путешествие? — только и спросил он.
Принцесса лучезарно улыбнулась. Она была так мила, так красива и так неуместна на этой грязной рыбацкой шхуне. И глаза ее, цвета хризопраза, такие ясные…
— Я сказала отцу, что поеду на воды. Это далеко на востоке, Ксеон. И туда же отправила свой экипаж. Так что папа не хватится меня, наверное, до следующей недели.