– У меня мама тоже пропадала на работе. Папы не стало, когда мне было пять лет, ему разбил голову неисправный робот. Маминой зарплаты в обрез хватало на еду, коммуналку и самое необходимое. Да еще я была мелкой дрянью: чтобы выпросить новые игрушки, ломала старые. Хотя мозги у меня были, и на два апельсина для тетенек, которые всегда лежали у нас в холодильнике, я не покушалась. Мама отдавала их мне раз в месяц, после того как покупала новые. Апельсины и обои неприкосновенны – это я даже не умом понимала, а чувствовала своим ведьмовским чутьем, тем более что читала в Интернете про всякие такие случаи. Есть теория, что из-за Интернета у людей мозаичное мышление, а факты – как рассыпанные паззлы, но я быстро научилась схватывать суть и складывать из паззлов картинки.
– Погоди, я не поняла, для кого были апельсины, какие тетеньки?
– После смерти папы мама ходила оформлять пособие, и ей там вместе с другими документами подсунули договор о социальном патронаже. На фига что-то подписывать, не читая, но она подписала. Пособия хватало на две с половиной дешевых пиццы, но для нас с мамой это все равно были нужные деньги, и еще там выдавали талоны на бесплатное школьное питание. А у службы опеки было ее задокументированное согласие на то, чтоб они приходили к нам домой, заглядывали в холодильник и в сортир, считали комплекты постельного белья и проверяли, вымыт ли пол. Нет апельсинов или обои порваны – это у них топовые причины, чтобы заявить, что ребенок в опасности. Я понимаю, люди где угодно разные, и, наверное, не все там отмороженные, – добавила Ола, вспомнив замечания Текусы. – Но система так устроена, что они заинтересованы в показателях. Если цифры у них уменьшатся по сравнению с предыдущим отчетным периодом, им начнут урезать финансирование, сокращать кадры и все такое. Остаться без работы им неохота, поэтому кого-нибудь они по-любому заберут. Здесь главное – слиться с общим фоном, не привлекать внимания. Может, я еще и ворожила, хотя не понимала тогда, чем занимаюсь. И обои не портила, апельсины не трогала, всегда делала вид, что у нас все распрекрасно. Это была моя личная школа лицемерия – очень пригодилось потом, когда меня взяли в «Бюро ДСП». Что бы ни происходило, у Олы довольная, задорная, уверенная физиономия. Но вообще-то я не о себе хотела рассказать, а о маме. Она крутилась, как могла, спала по пять часов, смертельно уставала, и свободного времени у нее было совсем чуть-чуть – не больше, чем у тебя, но она всегда находила минутку, чтобы сказать мне что-нибудь хорошее, улыбнуться, спросить, как у меня дела, и выслушать, что я отвечу. Это занимало не так уж много времени, но мне это запомнилось, как огромный кусок лучистого тепла, словно это была целая вечность. Ты тоже так можешь. И у тебя с Памелой ситуация намного лучше, чем была у нас с мамой.
– Твоя мама… осталась на Земле Изначальной?
– Ее сбила машина. Был гололед, и этот урод превысил скорость, а она шла с работы поздно вечером, сильно уставшая, не успела среагировать. Мне тогда было шестнадцать.
– Сочувствую, – произнесла Анита после паузы – с деревянной интонацией человека, не умеющего выражать сочувствие.
Хотя видно было, что ее проняло.
Долго шагали молча. Солнце вовсю припекало. Склон впереди пестрел лиловым, рыжим, изжелта-зеленым, а над головами и под ногами хвоя была цвета морской волны. В кустарнике там и тут белела паутина – ничего страшного, нитянка обыкновенная, самые крупные экземпляры величиной с ноготь.
– У меня отношения с родителями всегда были не очень. Хотя я понимаю, что они меня по-своему любят.
– Они вели себя с тобой так же, как ты с Памелой? – не дождавшись продолжения, спросила Ола.
– Нет. Я веду себя с Памелой не так, как они со мной. Я решила, что не буду повторять их ошибок, и ничего ей не навязываю.
Это прозвучало резко, почти с вызовом – хотя кто ее сейчас слышит, кроме Леса и лесной ведьмы?
«Зато совершаешь другие ошибки».
Вслух Ола этого не сказала, а то еще обидится и ничего не расскажет.
– И что тебе навязывали?
– Тебе не говорили, что ты должна нравится людям, не делать ничего такого, что уронило бы тебя в глазах окружающих, учиться на отлично, чтобы можно было тобой гордиться, но не забывать о том, что для тебя главное – выйти замуж? Что ты должна быть умной, но не выпячивать свой ум, быть уступчивой, но уметь мягко настоять на своем, никогда не соревноваться с мужчинами – твое предназначение не в этом, а если ты кому-то не нравишься или к тебе плохо относятся, ты сама виновата? Говорили тебе все это?
– Нет… – в замешательстве произнесла Ола, немного ошеломленная тем, что Аниту вдруг прорвало на такой длинный монолог. – Нам, знаешь, не до того было, когда самый актуальный вопрос – это чтобы хватило денег и на коммуналку, и на еду. Мама говорила, что я обязательно должна учиться и получить какую-нибудь востребованную специальность.
– Тогда у тебя и в самом деле было хорошее детство…
В ее голосе было столько горечи и зависти, что Ола поперхнулась возражениями, но потом все-таки заметила: