Ведьмин коготь

Он обязательно поможет «Митиной девочке», как только примет душ и выпьет кофе. Надо привести себя в порядок и успокоиться, потому что вряд ли высокомерная и как бы накрахмаленная Женя Всеславская вообще станет разговаривать с ним, а тем более – принимать от него помощь, когда он пребывает в таком полуразобранном состоянии и похож на психа, сбежавшего из дома скорби, как выразился Булгаков. Трапезников и сам не знал, отчего в его воображении рядом с ее именем возникают эти эпитеты – высокомерная и накрахмаленная. Ведь когда он единственный раз видел Женю, она была усталой, расстроенной, одетой в довольно мятую рабочую униформу, да еще и с взлохмаченными ветром волосами. И все же приблизиться к ней Трапезников мог себе позволить только в наилучшем виде: помывшись, побрившись, приодевшись, слегка, самую чуточку благоухая сдержанным и благородным «Ветивером», – пусть даже потом, защищая Женю, Трапезникову придется сражаться со всеми силами ада, и он перемажется в адской саже и благоухать будет серой, а не индийской травой, которая и дала название его любимому парфюму!

Интересно, откуда вдруг наплыло видение адских сил?.. Ведь ему не было открыто, в чем именно помогать и от чего (от кого?) именно надо защищать «Митину девочку». Наверное, сработала элементарная логика: если Михаил Назаров, ее бывший муж, находится в опасности, значит, опасность грозит и его бывшей жене Женьке.

И тут опять нагрянули сомнения! Грозит ли Михаилу опасность, или это бредовые видения Трапезникова? Просили его спасти «Митину девочку» в самом деле, или это был просто-напросто сон, отнюдь не вещий?

Сказка про белого бычка, словом. И голова от этой сказки разламывалась, ну натурально разваливалась на части!

Дома Трапезников сварил кофе, добавил в него коньяку и улегся в ванну, осторожно прихлебывая из чашки. За окном ванной комнаты шумели тополя, забавные тени бегали по потолку. Пена доходила до подбородка, было так тепло… струи водяного массажера легонько шныряли по телу.

«Не уснуть бы!» – подумал он, блаженно жмурясь…

…Смеркалось, но округа все еще хорошо просматривалась, и вот Трапезников разглядел на окраине кладбища, у самой рощи, две свежие могилы. Комья земли на них едва подсохли, вот почему было понятно, что здесь кто-то похоронен совсем недавно. В каждую могилу был воткнут колышек, расщепленный сверху, а в расщепы вложены несколько тонких-претонких ниток, чуть шевелимые слабым ветерком.

Трапезников шагнул вперед.

– Пойдем отсюда, пожалуйста, пойдем! – воскликнула рядом какая-то женщина.

Голос дрожал – ей было смертельно страшно!

Трапезникову тоже стало страшно – до того, что он мурашками покрылся, его даже озноб бил, словно в мороз, хотя было тепло, – однако он знал, что обязательно должен разглядеть эти странные нитки. Это было не любопытство – это была необходимость, жизненная необходимость!

Трапезников наклонился к одному из колышков и увидел, что в расщепе колышутся не тончайшие белые нитки, а длинная, светлая прядка волос. Она вдруг обвилась вокруг пальцев Трапезникова, как бы прильнула к нему. Ощущение было знакомое, очень знакомое, и он вдруг вспомнил, как обвивались вокруг пальцев легкие-легкие, светлые-светлые волосы Валентины на той постели, в которую их заставил лечь Верьгиз.

Рядом хрипло вскрикнула женщина, и голос ее был полон смертельного ужаса:

– Не трогай! Не надо!

Трапезников отпрянул от колышка, но белая прядка потянулась за его рукой. Трапезников попытался ее стряхнуть, но волосы словно прилипли к руке: потянулись, растягиваясь, словно резиновые, и все выше охватывали его руку.

Из колышка вслед за волосами поднялась призрачно-прозрачная фигура, еле различимая в сумерках.

Рядом истерически закричала женщина.

Трапезников резко повернулся к ней – и сильно ударился обо что-то лбом…

Нижний Новгород, наши дни

– Евгения Вячеславовна, вы сегодня домой собираетесь? – заглянул в кабинет Леша Петренко. – Все ушли уже. Мне закрывать надо…

– Иди, Алексей, я сама закрою, – сказала Женя, повернувшись от стола. – Мне тут надо еще кое-что проверить с отчетностью. В понедельник Валерия Сергеевна выходит, надо подготовиться.

– Это у вас отчетность?! – испуганно спросил Леша, заглядывая через ее плечо на стол, где лежало то, что Алик Фрунзевич называл манускриптом.

Женя встала, загораживая стол:

– В том числе. Ты иди, Леша, я сама салон закрою. И сигнализацию включу, и на охрану сдам. Не в первый же раз. Иди, иди!

Она не без усилий вытолкала охранника из кабинета и начала теснить к двери. Леша уже ступил за порог, как вдруг повернулся и пристально посмотрел на Женю:

– Я вам вот что скажу, Евгения Вячеславовна! У нас в деревне, ну, где дом у бабушки, была одна соседка. Нормальная такая тетка, но малость, так сказать, вещь в себе. Одна жила, всех мужиков от себя гоняла. Вроде… – Он смущенно кхекнул.

– Вроде меня? – спокойно спросила Женя. – Понятно. И что?