Ведьмин костёр: обожжённые любовью

– Сильный мужик. Толковый. Понравился он мне, – продолжил князь. – Не побоялся своих собрать и клич кинуть, чтобы вдогонку за табором Гожо отправиться. Не посмотрел, что завтра день Карачуна, а следом гуляния в честь Даждьбога – самые хлебные дни для скоморохов и ряженых в студеное время. Зауважал сильно я Петра за то, что тот своих в беде не бросает.

Я вздохнула. Все верно. Я не в беде. В беде Зорька. Ее первую надо выручать.

– Ну чего пригорюнилась? Все хорошо же, – Олег взял мою ладонь в свою. Поднес к губам и поцеловал запястье – там, где билась голубая жилка.

– Разве хорошо? – я с сомнением покачала головой. Руку свою из его пальцев вытащила. Неловко как–то.

– Ты не думай, я разогнал всех рома не потому, что решил от помехи перед праздниками избавиться. А для того, чтобы не передрались между собой и не дали еще большей беде случиться. Вольный ветер остудит шальные головы. Пусть лучше думают, в каком городе перезимовать, раз теперь Град для них закрыт. Расстояние да нужда отодвинут думы о мести, а там и вовсе вражда поутихнет. А ты не переживай. Спи спокойно. Я твой сон сберегу.

Князь поднялся и устало направился на свою половину. Прежде чем закрыть дверь, долго посмотрел на меня.

С утра в доме стояла суета. Слышался топот множества ног, разговоры и смех. К заднему крыльцу подвезли телегу еловых лап для украшения дома. Сегодня Сочельник – начало праздников зимнего солнцеворота. В моем родном городе его отмечали весело. Колядники рядились горбатыми старцами в лохмотьях, богато разодетыми купцами, а то и животными – медведем, козой или волком. Ходили по дворам, вооружившись палками, метлами или кочергами, чтобы отогнать нечисть. Пели колядки перед каждым двором, славили хозяев.

У нас в доме обязательно ставили в красном углу люльку с златовласым дитя, изображающим новорожденного бога Коляду – веселого и доброго, желанного и любимого. С его приходом колесо времени поворачивалось на весну. Иной раз, когда отец заранее сговаривался со скоморохами, Коляда появлялся в нашем доме не в облике солнца–младенца, а прекрасного светловолосого юноши с мечом в руке – знаком победы Света над Тьмой.

Вспоминая свое детство и отчий дом, когда все вокруг казались счастливыми, я загрустила. Даже всплакнула немножко. Но явилась Улада, святящаяся весельем и пахнущая морозом, и бухнула к моим ногам огромную корзину.

– Подарок от хозяина. Чтобы сегодня не хуже остальных на пиру смотрелась. Уф, пришлось аж на другой конец города сбегать. Насилу доперла. Наши все после бессонной ночи спят, а телеги услали в мясные да винные ряды. Гостей ожидается тьма!

Улада села на пол у корзины. Вытаскивая из нее по одной вещи, принялась нахваливать каждую. Протягивала мне, ожидая восторга, какой испытывала сама. А я, рассматривая расшитую золотыми нитями бархатную душегрею, подбитый мехом шугай, сарафан из парчи или сафьяновые сапожки, под цвет шугая – такие же красные, яркие, все больше погружалась в волнение.

Зачем князю выставлять меня будто на смотр законным женам? Неужели досадить хочет, нарядив девчонку рома, точно царевну?

– Зачем мне красоваться перед гостями? – я даже руки спрятала, когда увидела расшитый жемчугом кокошник. – Я не жена, и уж тем более не невеста.

– Чем не невеста? Молода и хороша собой. Посмотри, красота какая! Неужели не хочется примерить? Если уж на то пошло, в сарафане живота не разглядеть, – попыталась уверить меня Улада, не понимая, что обеим княжеским женам давно обо мне доложено. Не зря же здесь сорокой кружилась Ганна.

– Нет, – я упрямо мотнула головой. – Мне того наряда, что выдали вчера, будет вполне достаточно. Я вдова, которой положено целых три года носить траур.

С самого первого дня, как только покинула родной город, я хотела быть неприметной птичкой, а тут выставляют на всеобщее обозрение, словно хвастаются, что поймали жар–птицу.

– Ну не в белый же вдовий фартук рядиться? – Улада устало опустила руку с тяжелым кокошником. – Праздник на две недели, веселье кругом…

Словно в доказательство за дверью послышался звонкий девичий смех.

– Ряженой выглядеть не хочу, – буркнула я. – Без меня будет на кого поглазеть.

– Ну сама смотри, – Улада уложила кокошник назад в корзину. – Только князь будет гневаться, что не по его воле поступили.

Ближе к вечеру, когда внизу, в главной каменной палате, накрыли столы, князь явился за мной. Увидев, что я в скромном сарафане и в платке, накинутом на скрученные короной волосы, досадливо крякнул.

– Не приняла мои подарки?

– Приняла. Назад не отослала. Вон корзина стоит. Нравится все, но не хочу девкой ряженой перед вашими родственниками и гостями выступать. Я рома, а мы не носим наряды руссов.

– Ты не рома, – его взгляд сделался насмешливым. Словно глупую девчонку за вороватую руку поймал. – Я с первого дня это понял. Только мы с братом на спор отвлеклись, как ты тут же в рукопись писца заглянула. Полюбопытствовала, что он пишет, а значит, грамоте обучена. Ни один рома на нашем языке ни читать, ни писать не умеет, а у тебя, такой белолицей и светлоглазой, вдруг способности проявились.