Самолет снижался. Мартин разлепил глаза; нет, он все-таки не спал. Те дни прошли, и другие прошли тоже, и эти новые тоже пройдут; он отправил матери сообщение: «Я отлично долетел». Никогда прежде он так не делал, никогда, став взрослым, не докладывал маме о своих поездках. Никогда.
Эгле он перезвонил — чуть позже, когда самолет тянулся по летному полю к выходам:
— Я тебя люблю. Извини, что уехал с каменной рожей.
— Я тебя тоже очень люблю, — сказала она с явным облегчением. — Завтра увидимся.
Мартин колебался несколько секунд, прежде чем задать вопрос:
— Он… еще не вернулся?
— Нет, — сказала Эгле. — Ивга говорит… он приедет очень поздно.
— А, — сказал Мартин, проклиная себя за ожившую несбыточную надежду. — Да, конечно. Спасибо, дружище.
В Ридне было холодно, промозгло и серо. Добро пожаловать домой, сказал себе Мартин.
В кабинете его ждала стопка типовых бумаг, сложенных на краю стола: рапорты об увольнении. Двадцать штук, вся инквизиторская верхушка Ридны; это был демарш, они не позволили бы себе такого, если бы Клавдий Старж оставался на своем посту.
Мартин проглядел бумаги, одну за другой. Повертел в руках две авторучки — одну с синими чернилами, другую с красными, как артериальная кровь. До назначенного совещания оставалось семь минут; достаточно, чтобы красиво разложить рапорты на столешнице. И кое-кому позвонить.
Он подтянул к себе служебный телефонный аппарат с трубкой, инкрустированной самоцветами. Провел пальцем по инкрустации: Руфус всю жизнь воспитывал у себя аристократический вкус, но не всегда успешно. Взять хотя бы пошлый узор на функциональном предмете…
Мартин задумался, вспомнив о важном. Отодвинул служебный телефон, вытащил трубку из кармана. Долго никто не отвечал, Мартин хотел оборвать звонок, когда в трубке послышался тусклый голос:
— Алло…
— Это я, — сказал Мартин.
Трубка поперхнулась.
— Хотел спросить о здоровье, — сказал Мартин. — Без задних мыслей. Как вы себя чувствуете?
— Прекрасно, — с отвращением отозвался Руфус. — Здоровее твоего.
И оборвал связь.
Руфус отшвырнул трубку, прилег на спинку мягкого кресла и вытер пот со лба. На экране телевизора беззвучно шла подборка новостей, повторялся один и тот же кадр, снятый дрожащей камерой: танк летит через площадь, навстречу шагает человек в светлом костюме, танк останавливается, будто налетев на стену…
Сообщение об отставке Великого Инквизитора. Сообщения пресс-центра: господин Старж поблагодарил Совет кураторов за верную службу в борьбе со скверной и выразил уверенность, что его преемник будет предан делу, энергичен и успешен на своем посту…
— Это ты, щенок, доконал его, — пробормотал Руфус. — Ну что же, посмотрим теперь…
Старая овчарка подняла морду, вопросительно заглядывая ему в глаза. Руфус дотянулся до аптечного пузырька и начал отсчитывать капли, постукивая стеклянным горлышком о край стакана. Руки тряслись. Не надейся, мальчишка. Игра не закончена.
— Мартин, — сказала Соня из Одницы. — Никогда бы не поверила, что буду так рада тебя слышать, негодник.
— Протокол, — процедил Мартин неприятным голосом, и Соня осеклась, растерявшись.
Тогда он рассмеялся в трубку. И она рассмеялась в ответ — с нескрываемым облегчением.
— Под пальмой? — спросил Мартин. — На пляже?
— Ох, если бы… Я принимаю дела у твоего заместителя.
— Он почти гениальный, — сказал Мартин. — Знает округ Одница лучше, чем свою спальню.
— В округе траур, между прочим.
— Что?! — Мартин поперхнулся.
— Ох, прости, — Соня засуетилась. — Фигурально выражаясь. Образно. Твои люди скучают по тебе. Это так трогательно.
— Кстати, — Мартин посмотрел на свою ладонь с вертикальным шрамом. — Соня, я позвонил, чтобы предложить сделку.
— Я заинтригована, — сказала она осторожно. — Знаю, ерунды ты мне не предложишь.
— Отдай мне моих людей, несколько человек. С каждым я договорюсь сам, у тебя прошу просто отпустить их. Взамен переброшу кое-кого из Ридны.
— Э-э, — сказала Соня очень неопределенным тоном.
— Ты не поняла. Это еще не сделка. Сделка — в обмен на моих людей я отдам тебе свой голос. Когда придется выбирать главу Инквизиции. Мне все равно, кто им будет. Тебе — нет.
— Э, — сказала Соня, на этот раз потрясенно. — Я как раз хотела обсудить с тобой… Жаль, что ты не можешь прилететь в Одницу, по телефону как-то неловко…
— Очень ловко. Сперва скажи, согласна ли ты на мое предложение.
— Да, — протянула Соня. — Я не совсем понимаю, как эти бедняги променяют курорт на сырые промозглые горы, но…
— Я же променял.
— Хорошо, — сказала она другим тоном, по-деловому. — Мартин… Традиционно на кресло Великого Инквизитора может претендовать один из кураторов. В истории бывали исключения, но… мы сейчас о правиле. Оскара никто не принимает всерьез, его отставка — дело решенное. Август — никто, техническая фигура, он или проявит себя в будущем, или нет. Виктор — худший вариант, с его характером никто не сработается. К тому же он во многом человек сломленный, его цинизм — защитная реакция. Ни я, ни Элеонора не претендуем…
— Почему?
Соня устало вздохнула в трубке: