Ведьмин род

— Женщину в этом кресле никто не примет, у нас все еще дикие нравы, ты же знаешь. Со временем, может быть… но не сейчас. Ни у меня, ни у Элеоноры нет охоты вступать в войну, изнуряющую и заведомо проигранную.

— То есть ты боишься?

— Мартин, — ее голос наполнился сталью. — Ты не представляешь, сколько дерьма мне пришлось сожрать, отстаивая свое право хотя бы на кураторство… Просто потому, что я родилась без яиц. Не рассуждай, о чем не знаешь.

— Извини, — он в самом деле смутился. — Тогда Елизар?

— Отличный выбор, хотя бы на время. Опытный, консервативный, с героическим прошлым, как раз сейчас был бы очень уместен — когда не нужны перемены, а нужна стабильность. Просто сидеть в своем кресле и ничего не менять…

— Тогда в чем проблема? — Мартин ясно слышал, что после долгой тирады Соня обязательно скажет «но».

— …Но он отказался.

Зависла пауза.

— Кокетничает? — осторожно предположил Мартин. — Ждет, чтобы его уговаривали?

— Нет. Он сказал дословно: «После великого человека я в это кресло не сяду».

— Трусит, значит, — сказал Мартин. — Боится, что будут сравнивать… Тем лучше. Хочешь моего мнения? Продвигай Августа, у него подходящий типаж для этой должности. Он будет марионеткой, а кому дергать за ниточки — договоритесь уж как-нибудь с Элеонорой…

— Мартин, — сказала Соня, и звук ее голоса заставил его насторожиться.

— Что?

— Есть еще одна кандидатура. Идеальная…

— Стоп, — сказал Мартин прежде, чем успел подумать. — Откати назад, пожалуйста, забудь свои слова и больше никогда не поднимай этой темы.

— Но… — Он, кажется, напугал ее своей реакцией. — Это же лежит на поверхности. Март… ты следишь за новостями? Родившихся сегодня младенцев называют твоим именем. И девочек тоже. Послушай, это твоя ответственность…

— Нет, — сказал Мартин.

х х х

Собака скулила, била хвостом, не решаясь настаивать, но деликатно напоминая, что время прогулки давно наступило. Руфус заставил себя подняться с дивана, надел пальто прямо поверх домашней одежды, сунул ноги в резиновые сапоги и застегнул поводок. Собака умильно заглядывала ему в глаза.

— Ты не врешь, — сказал ей Руфус. — Ты единственное в мире существо, которое никогда мне не лгало, а я столько раз тебя обманывал… Говорил, что вернусь пораньше, а являлся за полночь. Обещал, что поедем в лес, а вместо этого улетал в Вижну… Но теперь-то все по-другому.

В гостиной спали в клетках птицы. На веранде, подумал Руфус, им будет просторнее, но не сейчас, а весной. Птицы эти южные, холода не любят. Впрочем, и я не люблю промозглой слякоти, мокрого снега, жирной грязи, всей этой прелести, которая называется зимой в городе Ридна. В горах хотя бы снег лежит. Но в горах ведьмы…

Он спустил собаку с поводка; на ошейнике болталась светодиодная лампочка, собака отражалась в мокром асфальте, как привидение, и далеко бежать не решалась — не щенок, все-таки годы, все должно быть солидно и чинно…

В кармане у Руфуса зазвонил телефон.

— По всей видимости, группа кураторов предложила ему пост, и шансы очень высоки, — с некоторой опаской сказал собеседник.

— По всей видимости — или точно?

— По косвенным свидетельствам, патрон.

— Перестаньте так меня называть! — выкрикнул Руфус.

В трубке растерянно замолчали. Собака вернулась из темноты — ей было ясно, что хозяин расстроен, но от какой опасности его защищать, старая овчарка не понимала.

— Я хочу его уничтожить, — тяжело сказал Руфус. — Я хочу, чтобы он понял — каково это. И я своего добьюсь.

х х х

Ровно в семь кабинет оказался переполнен, на всех не хватило кресел, пришли не только те, кого он вызвал, но и все, свободные сейчас от патрулей. Оба заместителя, оперативники, над которыми Мартин издевался в аэропорту, еще какие-то до сих пор не знакомые инквизиторы Ридны. К рапортам об отставке на столе прибавился еще десяток.

Они расселись, в том числе на занесенных из приемной стульях. Каждый второй счел своим долгом демонстративно нарисовать в воздухе явь-знак.

— Я ознакомился с вашими рапортами, господа, — сказал Мартин. — Я рассмотрю их персонально, если вы не против, все-таки нельзя решать судьбу человека, не глядя ему в лицо…

Конечно, они не рассчитывали, что он сдастся сразу. Но с первых же слов он назначил себя вершителем судеб, а их посадил на скамью подсудимых, и такой поворот никому в кабинете не понравился.

— Позвольте заметить, патрон, — начал его первый заместитель, основательный и плотный, лет пятидесяти, — что, по нашему общему мнению…

— …Которого никто не спрашивал, — Мартин повернул голову. — Вам не давали слова.

Они заговорили все разом:

— Никто не будет сотрудничать с человеком, вступившим в сговор с ведьмой!

— Нам все равно, что решили в Вижне, здесь есть свидетели, что она напала!

— Вы можете сколько угодно геройствовать в прямом эфире, здесь Ридна, а не Вижна! Здесь никто не станет с вами работать!

На отца, небось, они бы не посмели так орать, мрачно подумал Мартин. И вспомнил слова Клавдия Старжа: «Если хочешь сделать мне приятное, поезжай в Ридну и займись делом».