Ведьмы поместья Муншайн

Квини не стала зажигать настенных светильников – это жест милосердия, ибо Квини не хочет, чтобы в свою последнюю ночь дом имел совсем уж неприглядный вид. Но вопреки ее добрым помыслам, пульсирующий на руке браслет с каждой минутой горит все ярче и жарче. Он начал прожигать ей кожу, ставя клеймо напоминания, что она продала душу дьяволу.

И что дьявол придет за ней через пять часов.

Квини полагала, что будет сильнее переживать по этому поводу. Должно быть, все дело в возрасте. Когда ты молод, кажется, что смерти нет. Даже удивительно, что Квини дожила до стольких лет, учитывая ее склонность к изобретательству, из-за чего многие ее приборы постоянно взрываются. Определенно, с долголетием ей повезло больше, чем собственным родителям.

Смертникам обычно подают последнюю трапезу, чтобы как-то заесть-запить горесть и сожаление. Но Квини мало о чем сожалеет. Разве что хотелось бы сохранить дом для сестер, а в остальном она бы ничего не стала менять в своей жизни. Так что в последние часы она не станет сверяться со списком дел, а постарается сплотить сестер. Это все, чего она желает. Да, и еще надо спасти Персефону.

Квини останавливается возле дверей Иезавель, ожидая услышать, что в комнате опять занимаются бурной любовью – так было в предыдущую ночь, когда Иезавель тайком привела в дом какого-то молодого жеребца. Ведь именно так она выпускает пар – занимаясь сексом или колотя вещи. (Впрочем, разве это не одно и то же – когда в стену летит тарелка или когда два тела бьются друг о друга?)

Но Квини слышит голоса Иезавель и Руби: они тихо воркуют о чем-то. Квини улыбается: по крайней мере, хотя бы две сестры находятся вместе, и Иезавель получает пищу для души, а не для плоти.

Дойдя до комнаты Урсулы, Квини хочет повернуть обратно. В ней все еще бушуют эмоции – боль и ярость, скорбь и ужас. Сейчас ей хочется прогнать Урсулу, объявить, что она больше не является частью сестринства.

Но ведь это будет предательством.

Семья остается семьей, даже если чей-то поступок вызывает у тебя недоумение. Семья – это узы, которых не разрубить, даже если порой рука тянется к бензопиле.

Кроме того, разве Квини не знала, что придет время неизбежной расплаты? Ибо ярость уязвленной женщины подобна аду, и, обезумев от ревности, такая женщина способна посеять хаос. Тут Квини полностью солидарна с Айви: любовь делает нас непредсказуемыми и опасными.

Поэтому Квини прикладывает ухо к двери, прислушиваясь. Она не знает, что сейчас услышит: может, плач, может, звуки неприкаянных шагов из угла в угол или шелест раскладываемых карт. Квини отшатывается, потому что из граммофона вдруг вырываются звуки песни. Должно быть, Урсула распаковала граммофон и принесла его обратно. Песня эта – «Лгать грешно» в исполнении Фэтса Уоллера, именно ее проигрывала Урсула, чтобы развеселить вновь прибывшую сестру Руби, и та могла перепревратиться в девочку.

Вот уж и впрямь злая ирония судьбы. Разве эта песня не стала тогда предупреждением о грядущих событиях? Воистину у вселенной все неплохо с черным юмором.

Квини доходит до конца левого крыла и спускается на второй этаж. Она знает, что нет смысла заходить в комнату Айви, где она наколдовала проросшее сквозь дом дерево, а на дереве том – кровать. Айви сейчас, конечно же, в оранжерее, прощается со своими растениями – ведь мало кого из них она сможет забрать с собой.

Айви упаковала столько семян и побегов, сколько могла себе позволить, твердо намереваясь создать новую оранжерею при доме, что нашла для них Персефона. Но Квини прекрасно понимает, в каком настроении пребывает сейчас Айви. Мало того, что ей придется расстаться с растениями, с которыми она провела всю жизнь, все они утром будут уничтожены вместе с домом.

Сейчас Квини не в силах видеть страданий Айви. Ведь именно из-за ее нерасторопности сестра лишится растений, которые для нее как дети. Поэтому Квини проходит мимо оранжереи, даже не заглядывая туда. По парадной лестнице она спускается в библиотеку, ей нужно переговорить с Тэбби.

Тэбби сидит, прижавшись лбом к Виджет, словно желая ощутить ее физически. Для Квини это душераздирающее зрелище, и она с ужасом обнаруживает, что из глаз ее потекли слезы.

Это какое-то безобразие! Она не просила глаза плакать. Квини пытается взять себя в руки, считая, что не имеет права на слезы. Да она просто терпеть не может, когда люди начинают себя жалеть, особенно когда обрушили на себя разные несчастья. Такие, как она, скорее являются виновниками собственных страданий, а не жертвами.

Ее самобичевания прерывает сиплый голос Виджет:

– Заходи, Квини.

Квини входит в библиотеку и усаживается напротив Тэбби. Странное ощущение: большинство книг и свитков уже увез фургончик, и библиотека теперь как старушка, лишившаяся почти всех своих зубов.

– Что ты хотела? – спрашивает Виджет, склонив голову набок.