Ведьмы поместья Муншайн

– Только, пытаясь защитить Магнуса, она случайно убила офицера полиции. – Квини говорит медленно и с расстановкой – так объясняют очевидное ребенку. – Неважно, что они нашли или не нашли. Она уже натворила дел на большой тюремный срок.

И тут в разговор вмешивается Иезавель:

– Так вот откуда у тебя эти пятьдесят тысяч, Урсула. Ты продала ожерелье. – Иезавель сокрушенно качает головой. – Это были вовсе не твои сбережения. Ты пыталась загладить свою вину омытыми кровью деньгами.

Урсула все время пыталась убедить себя, что действовала исключительно из лучших побуждений и что просто хотела спасти Руби. Но ведь на самом деле она думала только о себе. Действовала на эмоциях, съедаемая ревностью, и к чему это привело? В результате она погубила любимую сестру и ее жениха.

Этому нет оправдания. Наверное, такое невозможно простить.

В комнате стоит гнетущая тишина, до Урсулы, кажется, еще не дошло, что это значит. Она поворачивается к Руби:

– Руби, я…

Но Руби отсутствует что в сегодняшнем дне, что во вчерашнем. Ее пустые глаза смотрят в реальность, где, как понимает Урсула, ей самой больше нет места. И как знать – благо это или проклятие, когда человек, который может даровать тебе прощение, на самом деле не в состоянии этого сделать.

Урсула поворачивается к Тэбби. Ей хочется от всего сердца извиниться за все, что она натворила. Слишком запоздалое извинение, и этого недостаточно, но ведь не зря говорится – лучше поздно, чем никогда.

Поздно, по крайней мере, означает расплату за содеянное. Человек взглянет в темные глубины своего подсознания, где прячется его внутренний монстр, но он больше не станет отворачиваться как ребенок в надежде, что монстр уйдет. Нет, вместо этого он взглянет этому монстру в глаза, бросив ему вызов.

Не дав Урсуле сказать и слова, Тэбби вскидывает руку, а Виджет каркает:

– Я не желаю этого слушать.

И вот так, одна за одной, сестры поднимаются со своих мест и уходят из библиотеки, даже не оглядываясь на Урсулу. Иезавель помогает Руби подняться и уводит ее подальше от иуды, что спланировал столь коварное предательство. Виджет летит впереди Табиты, словно связанная с ней невидимой пуповиной.

В душе Урсулы завывает арктическая вьюга. Если б им всем не грозила потеря дома и жизнь текла как прежде, еще можно было бы рассчитывать на прощение сестер. Но сейчас… Они даже не захотят забрать ее с собой.

В комнате остается лишь Персефона – то ли из вежливости, то ли еще по какой-то другой причине. Наконец, белокурая девочка подходит к ней, и Урсула внутренне сжимается, ожидая вполне заслуженных нападок.

Но Персефона становится на цыпочки, крепко обнимает Урсулу, а затем тоже уходит, следом за ней семенит ее собачка.

Дом издает вздох разочарования. Никогда прежде Урсула не чувствовала себя такой одинокой.

54

Воскресенье, 31 октября Вечер. Осталось семь часов

Последний день в родном доме. После полуночи сестры перестанут владеть им, а завтра в девять утра приедет кран со стрелой и чугунным шаром. Но больше всего Квини убивает тот факт, что сестры проводят последние часы порознь, разойдясь по своим комнатам, словно борцы после кровавой схватки.

После чудовищного откровения Урсулы в доме горьким смогом повисла эмоциональная дымка. Квини думает о том, что надо бы созвать собрание, ведь сегодня канун Дня Всех Святых. В эту ночь магия особенно сильна, и ведьмы должны пойти в лес и провести все надлежащие ритуалы, вознеся хвалу Богине.

Но после некоторых размышлений она отметает эту мысль. Всем требуется время, чтобы зализать раны – Квини знает это, глядя на поведение животных Тэбби. Выдергивать сестер из дома и вести их в лес, который относится к ним все более враждебно и где без Табиты животные совсем одичали? Нет, это слишком жестоко. К тому же придется идти без Тэбби, хотя именно она так истосковалась по лесу. Пусть сестры сейчас порознь, но по крайней мере под одной крышей, и в этом есть хоть какое-то утешение.

Из дома уже вывезли все основное, и по комнатам гуляют сквозняки. Ранее днем Квини с Айви лично руководили упаковкой самых дорогих сердцу вещей, и с помощью магии все имущество уместилось в крошечный фургончик.

Квини бродит по коридорам, от комнаты к комнате, словно одинокий часовой, который должен убедиться, что все в порядке, шаги ее звучат гулко и потусторонне. В пустом доме в глаза бросается обилие пыли и паутины, что сестры пропустили во время генеральной уборки перед приездом Руби. На голых стенах – разводы от влаги, плесень, выгоревшие обои и прогоны истертой деревянной обшивки. А еще много выбоин и царапин – боевые шрамы, оставшиеся от времен, предшествующих созданию сестринства.

– Прости, старушка, – бормочет Квини, проводя ладонью по коридорной стене на третьем этаже. – Ты заслужила лучшей доли.