Ведьмы. Салем, 1692

Больше половины повешенных в 1692 году женщин прежде уже подвергались обвинениям. Матери Ребекки Нёрс, Мэри Эсти, Элизабет Проктер и Мэри Инглиш были, по слухам, ведьмами. У Сэмюэла Уордуэлла имелся дядя-квакер, у Олдена – связи в среде квакеров, Нёрсы воспитывали квакерского сироту. Абигейл Хоббс продала своих родителей с радостью, на которую способен только четырнадцатилетний подросток. Она развязала яростную борьбу, в которую втянула кланы Уиллардов и Уайлдсов, хотя внутрисемейное предательство процветало задолго до 1692 года. Филип Инглиш и свояк Джорджа Джейкобса были избраны членами городского управления Салема за несколько недель до того, как получили обвинения в свой адрес; любые выборы порождают как победителей, так и неудачников, желающих мстить. По мере роста кризиса множились и причины называть новые имена. Обвинять стало менее опасно, чем возражать против обвинений. Чувство вины играло активную роль во множестве доносов, прорываясь сквозь любое количество закрытых дверей. Именно этим можно объяснить, почему молитва и само слово «молитва» резали теперь слух, почему многие шарахались от собственной тени. Чувство вины, возможно, провоцировало воскресные напасти: либо вы были дома вечером (когда Лаудер повстречал летучую обезьяну), либо в молельне повздорили с кем-то, кто выбил вас из колеи (и потом оказался в вашей кровати прямо в своем воскресном платье), либо там же, в молельне, вы услышали что-то ужасное.

Назвала ли старшая Энн Патнэм Ребекку Нёрс из-за давнего спора вокруг земельных границ? Из-за того, что муж Ребекки противостоял Пэррису, а раньше – Джеймсу Бэйли? Из-за того, что Нёрсы – хотя и относительно недавно приехавшие – отхватили большой кусок деревенской земли? Оттого ли, что Ребекка происходила из невыносимо гармоничной семьи? Или потому, что приняла причастие в молельне города Салема, хотя занимала в деревенской молельне бывшую скамью Патнэмов? Прозвучало бы ее имя, посещай она занемогших девочек в пасторате, чего не делала из боязни заразиться? [98]

Антипатии и искушения пишутся невидимыми чернилами: мы никогда ничего не узнаем. Все были на грани срыва. Колдовство распространяло тревогу в это беспорядочное время, как угроза атомной войны провоцировала слухи во времена маккартизма. Даже те, кто точно знал, что невиновен, верили в существование дьявольского заговора. Могла ли старшая Энн Патнэм назвать Ребекку Нёрс только потому, что Нёрсы процветали, а Патнэмы – нет? Тетушка Эм не может высказать в лицо мисс Галч все, что о ней думает, потому что мисс Галч владеет половиной всей собственности в их городке. Колдовство же позволяло доброй христианке говорить откровенно. В Салеме мужчины, а не женщины жаловались, что их заставляют молчать, душат и парализуют в постелях – и именно мужчины в своих показаниях рассказывали самые нелепые небылицы[174].

Если отбросить старых врагов, скептиков, маньяков, склочников, дочек ведьм, насильников и хулиганов, выскочек и баловней судьбы, останется только Джордж Берроуз[175]. Из пяти повешенных мужчин – а каждый мужчина, попавший в тюрьму, был в итоге казнен – большинство имели в родне ведьм. Берроуз проделал самый длинный путь и сыграл самую выдающуюся роль. Из его семьи никого больше не обвинили. В доме Мэзера, как и на ферме Патнэма, к нему испытывали особую неприязнь. Какое же преступление совершил пастор? Он не претендовал ни на чье наследство. Он не собирался ни у кого отбирать землю. Он не был связан ни с одной из подозреваемых женщин. Однако Патнэмы давно таили на Берроуза обиду, ведь он занял на деревенской кафедре место их родственника. Пастор был тяжелым человеком и скрытным, беспокойным постояльцем, и точно не без вины виноватым. Против него свидетельствовало больше людей, чем против кого-либо еще, и вряд ли мотивы у всех совпадали. Мэзер утверждал, что его специально просили включить случай Берроуза в «Чудеса». Он был очень рад угодить: отвращение так и капает с его пера. Сьюэлл, может статься, не простил Берроуза за наглость выжить в Мэне, в то время как единственный рукоположенный тамошний пастор – кузен Сьюэлла – погиб.